Морские тайны древних славян - Сергей Дмитренко

Озерный край — это край не только озер, но и ВАР. Финское VAARA (диалектные — вара и варка) переводится как гора. Но это не просто гора, поскольку существует со словом MAKI "гора", причем, употребляются они рядом, что свидетельствует о том, что они определяли когда-то различные предметы, т. е. MAKI и VAARA различались друг от друга. Об этом свидетельствует и соседство топонимов Линнамяки и Линнавуори, или Линнавара, в великом множестве представленных в Приладожье и Озерном крае (Кочкуркина С. И. Археологические памятники Корелы. Л., 1981, с. 14).

В настоящее время, по свидетельству финских специалистов, расселения типа ВАРА являются преобладающим в Восточной Финляндии. Оттуда оно распространяется до водораздельной гряды Суоменселькя и южнее, вдоль гряд Салпауселькя по холмам вплоть до высот Таммела. Размещение и группировка хуторов в расселении типа ВАРА отражает характер рельефа. От размеров холмов-вар зависит количество размещенных там построек, а их формы определяют кучевое или рядовое размещение усадеб. В зависимости от характера почв поселение может располагаться на вершине или склоне ВАРЫ <…>

Известно, что этот район испытывает достаточно интенсивное поднятие. И если сейчас этот край представляет собой скопление тысячи озер, соединенных многочисленными протоками, между которыми возвышаются ВАРЫ, то тысячу — полторы тысячи лет назад с тем более полным основанием мог именоваться страной ВАР — Вармией, по аналогии с VUORIMAA "горная страна" — Варама, или Варма. Возможно, именно оно присутствует в скандинавском и русском названии Корелы или ее части Бярма, или Барма (Бармия), поскольку в финском языке нет буквы "Б", только в заимствованных словах. Не исключено, что в далеком прошлом долины, разделяющие ВАРЫ, являлись протоками. Поэтому Варма, возможно, обозначало "страна островов", или "островная область".

Южная ее часть, расположенная на крупном острове посреди залива, в одном из вариантов называлась Русью в силу своего (южного. — С. Д.) положения. Можно предполагать, что северная часть В армии называлась Урман, поскольку из летописи известно, что шурин Рюрика Вещий Олег был варягом по рождению, князем урманским [59, с. 110]. В Руси находился престол князей, властвовавших над варягами. Об этой Руси свидетельствует автор "Повести временных лет", утверждавший, что Рюрик был из варягов, звавшихся русью. Таким образом, варяжская русь — это совсем не та упоминавшаяся выше РУСЬ, которую в числе прочих народов обложили данью варяги после поражения Буривоя.

Уже в перечне народов Иафетова (Афетова) колена, которым открывается "Повесть временных лет", упоминается две руси: одна в списке восточнофинских народов рядом с чудью, пермью и печорой, другая среди ВАРЯГОВ. Не варяжская Русь упоминается и в "Повести временных лет": "…собравшись от словен, РУСИ, чуди, кривичь и прочих предел, разсуждали, что земля Русская, хотя велика и обильна, но бес князя распорядка и справедливости нет, сего ради нужно избрать князя, который бы всеми владел и управлял. И согласяся, по завесчанию Гостомыслову, избрали князя от варяг, называемых русов. Варяги бо суть званий яко свиа, урмани, ингляне и гути. А сии особо варяги русы зовутся". "И от варяг, — продолжает летописец, — прозвася страна сия Русь, еже потом Новгородская страна имяновалась" [59, с. 32–33].

Не соглашаясь с последним утверждением, В. Н. Татищев отмечает: "Еже бы сия страна от князей Русь именовалась, оное погрешено, ибо Иоаким и Нестор прежде Рюрика народ Русь именуют… и Нестор при Ольге русов от варяг и словен различал…. следственно, особый народ" [59, с. 204]. Мы же уже отмечали, что выбор имени Русь и расширение его содержания до Среднего Поднепровья определялось южным направлением поэтапного развития государства.

Таким образом, в заключение отметим, что даже концепция В. Н. Татищева, построенная на утверждении местной природы руси, не до конца последовательна; она оставляет место, пусть даже в отдаленном прошлом, для "бродяжничества этносов". В этом плане "карельская" концепция (концепция В. И. Паранина о карельском происхождении Руси — С. Д.), по ряду положений перекликающаяся со взглядом Татищева, ушла дальше. И уже поэтому ее позиции сильнее. Действительно, утвердившийся среди историков взгляд на этнос как на цыганский табор, который зачастую в процессе существования перемещается в пространстве, зародившись в одном месте, переживает расцвет в другом, чтобы затем умереть в третьем, не выдерживает критики, хотя бы потому, что на земле уже в течение многих десятков тысячелетий, во всяком случае, свободных мест, благоприятных для проживания, просто нет.

Заключение

Господство в истории Древней Руси ряда стереотипов, выработанных многолетними трудами русских и зарубежных ученых, держит данную отрасль науки в тупике. Найти выход из него не в состоянии ни представители норманнской теории генезиса Древнерусского государства, ни антинорманисты, в одинаковой степени пребывающие в плену данных стереотипов.

В представленной работе сделана попытка отвлечения от ряда губительных для науки положений.

Во-первых, мы исходим из того, что I тысячелетие н. э. было далеко не детством человечества, в том числе для жителей лесной зоны Евразии. Специфика природных условий определила то обстоятельство, что в этом регионе не представлены столь монументальные памятники культуры, какие сохранились в южных районах материка. Это объясняет скудость памятников письменной культуры. Но такая ситуация вовсе не значит, что мировая цивилизация обошла лесную зону. И уж конечно, пренебрежительное отношение римских авторов к северным варварам никак не доказывает этого. Интенсивные торговые связи Прибалтики, Поволжья и Приуралья с античным миром позволяют утверждать невозможность сколь-нибудь резких контрастов между уровнями развития данных районов. Да и, в конце концов, I тысячелетие н. э. куда как наглядно продемонстрировало преимущества экономической, социальной и политической систем северян перед Римом. Такой подход позволяет по-новому взглянуть на историю Древней Руси.

Во-вторых, отвергаем взгляд на этническую историю человечества как долгую череду перемещений отдельных этносов с места на место. Этнос зарождается и развивается на строго определенном месте. Здесь же, как правило, и умирает или перерождается. Это позволяет иначе оценить этническую ситуацию в Восточной Европе во второй половине I тысячелетия н. э.

В-третьих, утверждаем, что этносу всегда предшествует территориальное объединение. Отсюда логически вытекает, что не этнос дает имя территории, на которой он проживает, а наоборот. Это позволяет в этнонимах видеть характеристику местностей, занимаемых этносами. Чаще всего они содержат в себе пространственную характеристику, т. е. "адрес" этноса в некоторой территориальной системе.

В-четвертых, язык является, как правило, определяющим признаком этноса, но он же — наименее стойкий признак. Для его исчезновения не требуется растворять членов этноса в среде более многочисленных носителей иного языка. Для этого нужно лишь изменение политической системы с заменой государственного языка. И тогда новый язык начинает теснить старый в политической, экономической и культурной сферах первоначально в городах, природа которых во все времена полиэтнична, а средством общения в них служит государственный язык, а затем и в ближайших сельских округах. Это позволяет отойти от традиционного для русской истории положения о славянской колонизации севера Восточной Европы, вносящего в него наибольшее число сомнительных элементов.