Лисьи броды - Анна Старобинец

У Лизы было все, кроме черной курицы, и не было выхода: она выполнит условие Юнгера ради Насти. Приворожит смершевца. Или кто он там. Ей не важно.

Она поправила в волосах надрезанные стебли полыни айе, вышла к причалу на берегу Лисьего озера, кивнула Гуань Фу – нищему китайцу в плетеной шляпе, сидевшему на днище опрокинутой лодки с миской для подаяния и с обезьянкой на поводке, – и пошла вдоль торговых рядов. По воскресеньям здесь обычно устраивали небольшой дневной рынок. Китайцы продавали свежий улов прямо с лодок, а староверские бабы предлагали клюкву, грибы, картошку, яйца и кур.

Она окинула взглядом рынок. Татьяна и Марфа сидели в ряду торговок в самом конце. Это была удача. Значит, мимо них идти не придется, и Марфа не закатит истерику. Лиза пошла вдоль деревянных лотков, внимательно разглядывая товар. Как назло, кур либо не было, либо не те: из сизых тушек торчали недовыщипанные белые перышки.

Она подошла к горбатой торговке, с открытым ртом сидевшей перед грудой треснувших и битых яиц. Торговка была слегка слабоумной, поэтому всегда улыбалась Лизе и не считала ее за ведьму.

– Мне нужна черная курица, – сказала ей Лиза. – У кого есть?

– Черная курочка, – улыбнулась горбатая. – Черная курочка – это токма есть у Сычей… Марфанька! – завопила она, обильно брызнув слюной, прежде чем Лиза ее успела остановить. – Марфу-уша! Тут за курочкой черной пришли! У тебя ж есть?

Все торговки разом притихли и принялись с тупым любопытством таращиться на Лизу и Марфу. Сидевшая рядом с горбатой толстая баба сунула в рот семечку, громко лузгнула и одновременно перекрестилась:

– Во нахалка. – Она сплюнула шелуху Лизе под ноги. – Сначала мужа ейного охмурила, а теперича ей курица, значит, занадобилась…

Из-за дальнего прилавка поднялась Марфа и, с багровым лицом, утиной походкой направилась вдоль рядов к Лизе:

– Ах ты, тварь! Сучка! Нечисть! – Марфа будто специально старалась, чтобы каждое ее слово совпадало с каждым ее новым шагом. – Шлюха! Ведьма! Шутовка! Бесовка!

Лиза молча развернулась, собираясь убежать с рынка, – но внезапно наткнулась на замполита. За спиной его маячили трое красноармейцев.

– Имею сообщить, – он дыхнул на нее перегаром и рвотой, – гражданка Елизавета… как вас, так сказать, по отцу?

– Моего отца зовут Бо Сунь-ли, – с улыбкой сказала Лиза.

– Гражданка Елизавета Сунь ли… Так сказать, Суньливна. Имею сообщить, что вы задержаны по подозрению в пособничестве.

Замполит сделал знак красноармейцам; те вынырнули у него из-за спины и обступили Лизу, отрезая ей пути к отступлению. Родин вынул из кармана наручники.

– Четыре мужика одну бабу арестовывать пришли. – Лиза хихикнула. – А кому же я, товарищи красноармейцы, пособничаю?

– Шпионам, Елизавета Суньливна, кому же еще. Дееву и, так сказать, остальным. Все детали вы нам скоро расскажете на допросе, когда в Лисьи Броды прибудет дополнительный отряд СМЕРШ. А пока что моя обязанность препроводить вас к месту вашего заключения, – Родин звякнул наручниками. – Протяните, так сказать, руки.

Лиза засмеялась – звонко и высоко, как будто ее щекотали под мышками, – и вытянула руки вперед. Замполит, сопя, защелкнул наручники.

– Еще один подарок, товарищ Родин? – сквозь смех проговорила Лиза. – Вчера вы чулки мне принесли, в сеточку. Сегодня – наручники. Вас так привлекают мои конечности?

Горбатая торговка захихикала в кулачок. Замполит, дико тараща глаза, уставился на нее:

– Я смотрю, тут кому-то весело. Так я это сейчас исправлю.

– Вы на Машку не обижайтесь, товарищ, – подала голос Марфа; ее лицо теперь было не сплошь багровым, а как будто забрызгано красными и белыми пятнами; глаза блестели, как в лихорадке. – Машка у нас слабоумная, завсегда улыбается. А вот эту… – Марфа просунула меж спин красноармейцев указательный палец. – Так ее, ведьму! На виселицу! Во славу Господу!

Продолжая кликушествовать, Марфа попыталась просунуть всю руку и ухватить Лизу за волосы:

– В озеро ее кинуть, ведьму! Камень к ногам – и в озеро!

– Отставить мракобесие! Не мешайте процедуре задержания! – поморщился замполит.

– Аще утопати начнеть, неповинна есть, аще ли попловеть – волховъ есть! – дурным голосом провопила ему в ухо Марфа. Потом, внезапно умолкнув, принялась энергично двигать сомкнутыми губами, как хоботком, одновременно высовываясь из-за плеча Родина и примериваясь плюнуть Лизе в лицо.

– Пойдем, Марфа! Не мешай товарищам арестовывать! – подоспевшая Танька с силой дернула свояченицу за рукав.

Марфа пошатнулась – и в этот же момент плюнула. Старательно накопленная для Лизы слюна повисла на брови замполита. Лиза снова захохотала. Обступившие ее красноармейцы тоже давились смехом.

– И эту взять! – завизжал замполит. – Обеих увести!

Марфина слюна стекла с брови замполита в уголок глаза и поползла по щеке, как большая пенистая слеза. Он вытер ее рукавом.

Двое красноармейцев, гыгыкая, ухватили извивавшуюся Марфу и поволокли прочь, третий шагнул к Лизе. Она игриво ему улыбнулась и чуть повела плечом, как бы предлагая взять ее под руку. Рядовой попунцовел и положил руку ей на предплечье – как показалось замполиту, нежно и бережно.

– Отставить! – снова сорвавшись на фальцет, крикнул Родин.

Красноармеец отдернул руку, и замполит схватил Лизу сам – грубо и больно.

Рыночные торговки молча смотрели им вслед. Таня Сыч тихонько скулила, прикрыв рот ладонью.

Пусть все знают, что советский офицер унижения не прощает, сказал себе Родин. У него теперь полномочия. К его слову теперь прислушивается отдел контрразведки СМЕРШ.

– Я тебя к стенке поставлю, шлюха, – замполит на ходу еще сильнее сжал Лизину руку. – У меня полномочия.

Лиза молча ему улыбнулась.

Никакого удовлетворения от свершившейся мести замполит почему-то не чувствовал. То ли из-за плевка, то ли оттого, что с утра мутило, то ли от этой ее улыбки, в которой не было страха.

Владивосток. Складская зона порта. Сентябрь 1945 г.

– Врагу не сдае-отся наш го-ордый Ва-ряг… – гнусаво затянул Пика и выбрел из-за груды досок и ржавого лома на открытое место, под фонарь. Нарочно пошатываясь, направился к часовому, скучавшему с ППШ возле контейнера.

– А ну стой! – часовой резко сдернул автомат с плеча и навел на Пику.

Стало ссыкотно.

– Моряч-чок… ты ч-чо?.. ч-чо ты? – заплетающимся языком загундосил Пика, перекрикивая стук колотившегося в ушах сердца. Получилось правдоподобно. Пика вообще был мастер изображать пьяных. Именно поэтому его отправляли вперед. А не потому, что не уважали. Не потому, что было Пику не жалко, если подохнет. Это Слон ему фуфло гнал из зависти, потому что сам был шестеркой.