От сессии до сессии - Николай Иванович Хрипков

Не прошло и месяца учебных занятий, а о Саше Эппе говорили на кафедре больше, чем о всех студентах вместе взятых. Грубо говоря, он всех преподавателей «достал» или еще грубее «задолбал». Едва звенел звонок, он устремлялся к преподавательскому столу, и вопросы сыпались из него, как горох из порванного мешка. Конечно, сначала это льстило любому преподавателю. Кто из них не мечтает о благодарных любопытных слушателей. Самое же большое наказание — это равнодушный студент, которому все по барабану. И лекции для него — лишь суровая необходимость, обязанность.

Но когда тебя на каждой перемене держит назойливый студент, это со временем начинает раздражать. Преподаватель — тоже человек, он хочет хоть на несколько минут развеяться, подумать о домашнем, перебрать бумажки, полистать конспект, да элементарно сходить в туалет. Поэтому постепенно от Саши Эппа стали отмахиваться как от назойливой мухи под всякими благовидными, часто придуманными предлогами. Правда, Саша не терял надежды, преследовал на ходу, догонял в коридоре. Всё чаще от него отделывались короткими, но решительными фразами: «Извините! Мне некогда!» Саша пришлось переключиться на товарищей. Он подходил к паре парнишек, которые, допустим, курили в фойе.

На лице широкая улыбка, как будто он увидел старых знакомых, которых не видел сто лет. А те, говорят, допустим о музыке. В музыке Саша не разбирался, но поддержать разговор мог.

— А вы знаете, ребята, что Моцарт уже в восемь лет написал симфонию?

Те замолкали и настороженно глядели на него, если им приходилось впервые иметь дело с ним.

— И что с того? — наконец произносил кто-нибудь.

— Так что же получается: что композиторами не становятся, а рождаются. Как-то противоречит марксистко-ленинской теории.

— А ты не лезь во все дыры с марксистско-ленинской теорией, и тогда у тебя не будет возникать еретических мыслей.

— А вот об этом можно поспорить, ребята!

И Саша Эпп бесцеремонно вторгался в разговор.

Конечно, после этого у них возникала потребность узнать, что же это за уникум такой. И от Сашиных однокурсников они выслушивали столько легенд и сказаний про него, что вольно-невольно проникались удивлением, если не восторгом.

Но если бы только это. Его энергия била через край. Он был уверен, что всё можно улучшить и сделать совершенней. И только человеческая лень препятствует этому.

Саша сдал экзамены за первый курс и уехал на лето к себе домой. А когда первого сентября второкурсники вышли на занятия, в своих рядах они не досчитались его. Но сильно этому не удивились. Задержки в начале сентября обычное дело.

Прошла неделя, его всё не было.

— Где Саша Эпп? — спрашивали друг друга.

Пожимали плечами. Без него ландшафт не был таким красочным. Его любознательное лицо и несуразная фигура придавали ему особый шарм.

Но вот уже вернулись стройотрядовцы. Даже с самого дальнего Дальнего Востока. Саши всё не было. Кто-то уже скучал по его постоянному любопытству, вездесущности. Закончился сентябрь. И стало ясно, что Саши уже среди них не будет. Если, конечно, у него не какое-нибудь хроническое заболевание или перелом чего-нибудь. Разное гадали.

— А чего гадать-то? — сказала староста. — Сейчас узнаем! Дел-то! Подождите меня!

Она пошла к секретарю.

— Оппоньки, ребята! Перевелся наш Саша Эпп. Изменил альма матер, изменщик коварный!

— В Москву? В Томск?

— В Иркутский универ. Поближе к дому. И за продуктами можно на празднике смотаться.

Всё-таки, что подвигло Сашу к такому решению оставалось только гадать. Может, действительно, близость дома. А может, и что иное. Но для всех это было неожиданно. А если ему не понравился Академгородок, то, что над ним подшучивали постоянно, некоторые даже грубо прогоняли его, как гонят назойливую собаку?

А что Академгородок? Очень симпатичный. А если и смеялись над Сашей Эппом, так не со зла же.

Как всегда, свое мнение высказал Петров.

— Да зазноба у него там. Зуб даю. Я в этих делах дока. Я у него в глазах увидел затаенную грусть. Любоф! Короче, Ромео и Джульетта!

— А с чего это ты решил, Петров? — затарахтели девчонки. — Мы чего-то не заметили.

Представить Сашу Эппа, воркующим нежные слова на ушко смущенной девушки, не могло самое смелое воображение. А если бы и представило, то только с комическим уклоном.

— Шэршэ ля фам, как говорят у нас в Париже! — изрек Петров, закатывая глаза под потолок.

В чем-чем, а по части слабого пола, Петров считался знатоком. Он был уверен, что и слабым полом его назвали потому, что представительницы оного не могут устоять перед его Петровским обаянием. Кто-то согласился с этим мнением.

С исчезновением Саши Эппа курс что-то потерял, немного чудаковатости и детскости.

24

КОМСОМОЛЬЦЫ-ДОБРОВОЛЬЦЫ

Шел веселый человек с улыбкой до ушей, дымил сигаретой, наполнял свежий воздух благовонием винных паров. С недельной щетиной его лицо было похоже на доброго милого ежика. С рубашкой, выбившейся из-под брюк. С расстёгнутым зиппером. Шел веселый человек. Всех трогал. Кого словами, а девушек руками за выдающиеся места. Но те почему-то фыркали и отпрыгивали от него, словесно выражая негодование.

Пацан ли пробежит, щелбан ему отмерит. Да так шутейно, со всего размаху, что некоторые чуть на колени не падают. Старушка ли пройдет, поинтересуется, почему она без ступы и помела. Никак совсем склероз замучил? Ай-я-яй! А в молодые-то годы, наверно, пускалась во все тяжкие? Мужчина ли повстречается, предложит ему сброситься. Не с утеса на черные мокрые камни, а по рваному. Так он называл советские деньги. Как будто ему зарплату выдавали только испорченными купюрами.

Был веселый человек уверен, что всем встречным и поперечным весело от его шуток. И они сразу забывают всякие невзгоды, неприятности на работе и дома, мировые проблемы. Настроение их улучшается, и жизнь представляется не такой серой и однообразной. А все только потому, что они повстречали его, веселого жизнерадостного человека. И не заметил веселый человек, проморгал, упустил тот момент, когда с боковой дорожки вышли ему наперерез трое ребят, представителей советской молодежи, аккуратно одетых, в светлые рубашки, темные отглаженные брюки и черные начищенные туфли, постриженные, побритые и пахнущие одеколоном.

Только одно их отличало от других скромных советских ребят, которые учатся или трудятся на ударных стройках. Красная повязка повыше локтя, на которой было лишь три буквы «ДНД». Буквы-то всего три, но их никогда не писали на заборах. А у многих они вызвали даже страх.

К полной неожиданности дорогу этому веселому человеку перегородили трое этих ребят с повязками. Лица их были суровы и ответственны.