Красный монарх: Сталин и война - Саймон Себаг-Монтефиоре

В Лондоне министр иностранных дел СССР допустил несколько промахов, но вождь простил его за провал конференции.

Молотов снова пожаловался Полине на «напряжение, которому нет конца». В британской столице он редко покидал посольство. Большую часть времени смотрел художественные фильмы, такие как «Идеальный муж» по Уайлду. Если не считать заседаний конференции, то Молотов лишь однажды выезжал в город – посетил могилу Карла Маркса на Хайгейтском кладбище.

Сейчас, когда Сталин восстанавливал силы на юге, Вячеслав Молотов получил некоторую свободу. Он решил, что пора действовать. По его мнению, созрело время для заключения сделки с Западом. Сталин отверг это предложение. Он считал, что пора «сорвать вуаль дружелюбия» с Запада, а не заключать с ним сделки. Когда министр, словно не обращая внимания на указания вождя, продолжил вести себя слишком мягко по отношению к союзникам, Сталин обрушил на него поток критики. «Манера Молотова отделять себя от правительства, чтобы показать себя более либеральным, ни к чему хорошему не приведет», – написал генсек. Молотову не оставалось ничего иного, как покаяться в грехах. «Я допускаю, что совершил серьезный просчет», – признал он. Остальные руководители понимали, что в отношениях между Молотовым и Сталиным наступил важный момент. Сейчас даже они перестали обращаться друг к другу как друзья. Молотов больше не говорил «Коба», только – «товарищ Сталин».

9 ноября Молотов приказал напечатать в «Правде» речь Уинстона Черчилля, в которой он называл Сталина «истинно великим человеком, отцом своего народа». Вячеслав Михайлович не понял, что взгляды Сталина на Запад изменились. После статьи в «Правде» он получил гневную телеграмму от Сталина: «Я рассматриваю публикацию речи Черчилля с его похвалой в адрес России и Сталина как ошибку». Вождь яростно критиковал «детские восторги, которые порождают раболепство перед зарубежными государственными деятелями. Мы должны сражаться изо всех сил против этого рабского подобострастия. Нет нужды говорить, что советские руководители не нуждаются в похвалах от зарубежных лидеров. Что же касается меня лично, то эта похвала только покоробила и оскорбила меня. Сталин».

В то самое время, когда зарубежная пресса взахлеб писала о серьезной болезни Сталина и о том, что к власти в Советском Союзе скоро придет Молотов, Вячеслав Михайлович допустил очередную ошибку. 7 ноября на банкете в честь годовщины Октябрьской революции он выпил лишнего и предложил облегчить цензуру для зарубежной печати в СССР. Сталин позвонил Молотову и потребовал объяснений. Министр предложил изменить отношение к иностранным журналистам и относиться к ним более либерально. Ипохондрик Сталин пришел в ярость.

– Ты несешь что попало, когда напьешься! – крикнул он.

Следующие три дня своего отпуска Иосиф Виссарионович посвятил развенчанию славы Молотова и его разгрому. «Нью-Йорк таймс» написала о болезни Сталина еще более грубо. Он считал виноватым Молотова и поэтому решил преподать урок. Четверка получила приказ расследовать, виноват ли в появлении злобных статей в западной прессе товарищ Молотов. Маленков, Берия и Микоян попытались защитить коллегу. Они переложили вину на какого-то дипломата, занимающего незначительный пост в Министерстве иностранных дел. Однако соглашались, что тот выполнял указания министра.

6 декабря Сталин проигнорировал Молотова и отправил телеграмму Маленкову, Берии и Микояну. В ней генсек ругал их за наивность и желание выгородить коллегу. Вождь негодовал. Он считал, что статьи в западной прессе оскорбляют советское правительство. «Вы, вероятно, попытались замять это дело, отшлепали козла отпущения по морде и на этом остановились, но вы допустили ошибку. Никто из нас не имеет права действовать самолично. Молотов же узурпировал это право. Почему?.. Уж не потому ли, что эта клевета является частью его плана? Молотова сейчас больше беспокоит, как завоевать популярность среди определенных кругов на Западе. Я не могу считать такого товарища своим первым заместителем». В конце этой обличительной телеграммы Сталин написал, что не послал ее Молотову, потому что не доверяет некоторым людям в его окружении. Это был один из первых камней в огород Полины Молотовой.

Берия, Маленков и Микоян, несомненно, симпатизировали бедняге Молотову. Они вызвали его, прочитали телеграмму Сталина и принялись критиковать за грубые ошибки. Вячеслав Михайлович признал промахи, но заявил, что не доверять ему несправедливо. Троица отправила в Гагры телеграмму. В ней сообщалось, что Молотов полностью раскаялся и даже расплакался. Но это не удовлетворило генералиссимуса. Тогда Вячеслав Молотов сам извинился перед вождем. Как напишет позже один историк, это извинение было, «возможно, самым эмоциональным документом в его политической карьере».

«Ваша телеграмма проникнута глубоким недоверием ко мне как к большевику и человеку, – жалобно писал Молотов. – Я принимаю это как самое серьезное предупреждение от партии для моей последующей работы, какой бы она ни была. Я попытаюсь делать ее на совесть, чтобы вернуть ваше доверие. Каждый честный большевик видит в нем не просто ваше личное доверие, но доверие партии. Его же я ценю дороже жизни».

Сталин заставил Молотова помучиться в состоянии неизвестности два дня. 9 декабря, в 1.15 ночи, он отправил в Москву телеграмму, опять четверке. В ней вождь писал, что решил вернуть наделавшего ошибок заместителя на прежнее место первого заместителя премьера. Но Сталин никогда больше не говорил о Молотове как о своем преемнике и наследнике. Он запомнил ошибки Молотова, чтобы впоследствии использовать их против него.

* * *

Разгром Молотова был только началом всплеска активности Сталина. Сейчас он чувствовал себя лучше. Ему не давали покоя враждебные действия недавних союзников, слабая дисциплина дома, неверность в собственном окружении и дерзость маршалов. Тишина и уединение дачи на Холодной речке вызывали у вождя скуку и депрессии. Его энергию и страсть к жизни подпитывала борьба с врагами. Сталину очень нравилось управлять помощниками, дергая их за веревочки, как в кукольном театре, и заниматься идеологическим конфликтом. В декабре Иосиф Виссарионович вернулся в Москву отдохнувший, с энергичным блеском в желтоватых глазах, шел пружинистой походкой. Засучив рукава, он возобновил модернизацию большевизма и ослабление своих чересчур сильных бояр. Для этого понадобились новая волна арестов и расстрелов.

Теперь Иосиф Виссарионович решил взяться за Берию и Маленкова. Ему не нужно было выдумывать предлог для новых репрессий. Во время встречи в Потсдаме Василий Сталин рассказал отцу о чрезвычайно низкой безопасности советских самолетов. Всего в годы войны СССР потерял 80 300 самолетов. 47 процентов потерь случились по вине аварий, а не вражеского огня или ошибок летчиков. Сталин размышлял над вопросом безопасности самолетов во время отпуска. Он даже пригласил в Сочи министра авиационной промышленности Шахурина. После разговора Сталин приказал расследовать «дело авиаторов». Его главными виновниками он решил сделать Шахурина и маршала авиации Новикова, одного из героев войны, которому шутливо угрожал на банкете в честь де Голля.

2 марта 1946 года Василий Сталин был произведен в генерал-майоры. 18 марта Берия и Маленков, два всесильных руководителя военных лет, вошли в политбюро и стали его полными членами. Расследование «дела авиаторов» двигалось полным ходом. Шахурин и маршал Новиков были арестованы. Их подвергли пыткам.