Паломничество жонглера - Владимир Константинович Пузий

В средствах К'Дунель ограничен не был, так что коней не жалели. Да и на жалость времени попросту не оставалось — гнали, как бешеные, с редкими остановками на «перекусить», «поспать» и «купить новых». Попутно Жокруа выяснил, что Элирса, выражаясь по-книжному, греет Клину постель, и уже давно. Парочка подобралась странная, на первый взгляд — друг другу совсем не подходят, но К'Дунелю доводилось видеть и более парадоксальные союзы. Больше его волновал Ясскен, который по-прежнему вел себя тихо и вот за этой смиренностью, запуганностью Жокруа иногда чудилось что-то такое… Если бы не дикая, на пределе возможностей гонка, капитан непременно «прочесал» бы трюньильца и выяснил, что у того на уме; во всяком случае попытался бы. А так… «Да что он может! — сердился на себя К'Дунель. — И никуда он не денется. Потом, потом разберемся».

Жонглер с каждой минутой уходил всё дальше, он, казалось капитану, учует погоню и потому может выкинуть один из своих фокусов, сбить со следа или навести на ложный след, или вообще попросту исчезнуть, раствориться безо всякого следа. И никак, ни за что нельзя было этого допустить!..

В один из дней, на очередной развилке Жокруа растерялся: две дороги из трех оказались достаточно широки, чтобы по любой из них проехала двуполка. И тогда Ясскен осторожно («я ничего не обещаю, вы понимаете…») предложил свою помощь. Сам, за миг до того, как к нему собирался обратиться капитан.

Трюньилец долго сидел у обочины, приткнувшись спиной к какой-то ободранной осине, прямо на брошенном на землю плаще. Закрыв глаза, он двигал помертвелыми губами и шевелил вытянутыми перед собой пальцами осторожно, как будто касался едва зажившей раны. (Потом он объяснил: «У Гвоздя есть свисток, который я когда-то дал ему. По этому свистку я его и нашел».) Наконец, когда прошло часа два или три, Ясскен поднялся и указал на нужную дорогу: «Туда!»

Потом они еще несколько раз прибегали к его помощи; чем ближе к Гвоздю, согласно расчетам К'Дунеля, они оказались, тем важнее было знать, где жонглер находится в данный момент сам. Меньше всего капитану хотелось, чтобы «господин Кайнор» заметил его.

— Уже уехали, — сообщила, подсаживаясь за столик, Элирса. Едва заметно скривилась, оглядев завсегдатаев «Единорожца», и добавила: — Позавчера, с рассветом.

Жокруа достал и развернул карту, хотя знал ее наизусть. На запад от Сьемтской переправы начинались сплошные леса с редкими вкраплениями замков не слишком богатых господ.

«Ну что же, пора действовать, капитан».

Он указал Клину на троицу мрачных молодцев, явно «лесных стражей», обсуждавших что-то у стойки. За старшего у них был чернобородый тип, у которого забавно оттопыривалось левое ухо, — но вряд ли кто-нибудь рискнул бы отпустить по этому поводу шутку-другую.

— А пригласите-ка к столу этих господ, любезный, — казал Жокруа. — Думаю, у меня для них есть предложение, от которого они не смогут отказаться.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

«Ты не Рыжий, ты Ржавый!» О клетках и зеркалах. Найденыш: перемены в жизни. Разбойники, монахи и чародеи. И снова разбойники. Гвоздь ломает голову

Не молю ни о чем,

сплю, укрывшись плащом.

Но — не вписан в отчет,

в пляску не вовлечен.

Удивляются люди:

«В толпе — и отшельник?»

Улыбаюсь в ответ: «Вы, родные, о чем?»

Кайнор из Мьекра по прозвищу Рыжий Гвоздь

На запад от Сьемтской переправы начинались сплошные леса с редкими вкраплениями замков не слишком богатых господ да одичалыми деревушками.

Переправу, хвала Сатьякалу, миновали без приключений и потерь; Матиль — та вообще пищала от переизбытка впечатлений. паромщик, бедняга, издергался на ее «а почему?..» отвечать.

Дальше тянулся тракт, вдоль которого и встречались упомянутые замки и деревушки. Труппа Жмуна этим путем странствовала редко, отдавая предпочтение южным маршрутам: и народу там побольше, и разбойников поменьше. Здесь, на севере, народ, конечно, промышлял по-разному: и охотой, и пчеловодством, и рыбной ловлей — но всё это были побочные занятия, а основным оставалось суровое в своей неприглядности облегчение чужих кошельков. В конце концов, и за дичь и за рыбу следовало (если по закону) платить владельцам земли, всяким там обнищавшим баронам да маркизам, а за ограбленных путников отчитываться не перед кем. Обманчивое, конечно, представление, но крайне популярное в умах здешнего населения.

Вспомнив всё это, Кайнор ощутимо затосковал по обществу Санандра с его булавами и красавицы Киколь, которая с завязанными глазами попадала из лука белке в глаз. Белок она, правда, жалела, но против людишек-душегубов рука б у Киколь не дрогнула. а здесь что? — хромой врачеватель, который и тетивы-то не натянет, Дальмин-рохля и куча баб-с. На пару с тайнангинцем, что ли, от злыдней отмахиваться? Так здешние «лесные стражи» по двое-трое не ходят, только кучно — не отмахаешься.

А с другой стороны — может, и пронесет? В конце концов, тракт, согласно неписаным законам здешних краев, — земля ничейная. То бишь, если свернешь в сторону, тебе почти наверняка свернут шею. А если никуда сворачивать не будешь, глядишь, и не заметят, позволят проехать. Встречаются в этих местах обычные дорожные трактирчики, где можно не бояться, заночевав, проснуться поутру в канаве, голым-босым.

Да и чернявая ведь знала, на что шла, когда выбирала этот путь — он самый короткий, а графинька страсть как поспешает к озеру.

О том, что самый короткий путь, как правило, не самый быстрый, Гвоздь решил ей не напоминать. Что толку нудить, если всё равно тебе в лучшем случае снова скажут о нехватке времени, а в худшем — снисходительно улыбнутся: «Я знаю, господин Кайнор».

У-удушил бы!..

А через пару дней Гвоздю вообще стало не до этих глупостей: разбойники, графинька-дура, короткие или длинные дороги.

Многих здешних трактирщиков он знал лично, его в этих краях тоже помнили — циркачи тут редко появляются, а труппа Жмуна всё-таки не из худших. Помнится, как-то раз довелось даже выступить на свадьбе у одного «лесного барона», пригласили.

Словом, Кайнору было с кем потрепаться, когда останавливались на ночлег. Но странно: хозяева трактиров, хоть и вели себя вроде радушно, в то же время дистанцию держали. Никакого панибратства, никаких «привет, старина! как поживаешь?», никакого доверительного трепа «за жизнь». В первый раз Гвоздь решил: обиделся на него трактирщик за что-то, — ну и Сатьякал с ним! Во второй — насторожился, но сделал вид, что ничего не заметил. В третьем по счету трактире, «Оторванном хвосте»,