Быть гувернанткой. Как воспитать принцессу - Елена Первушина

Однажды вечером, когда должны были вернуться охотники, мисс У., английская няня принцессы Эллы, сказал мне: «Мне так хочется показать это моей девочке, ей было бы интересно». У нас были одеяла и платки, и мы приготовили для нее теплое гнездышко у окна, привели ее из постели, завернув в халат и платок, чтобы она могла увидеть это зрелище. Она была очень рада, и все подходили к окну и разговаривали с ней. Утром следующего дня великая княжна Ольга была обижена тем, что ее оставили в постели на всю ночь, и сказала мне: «Элла всего лишь на восемь месяцев старше меня, и мисс У. взяла ее, чтобы увидеть все это, а вы оставили меня в постели, как ребенка». Маленькая принцесса сказала очень нежно: «Ах! Уважаемая Ольга, не сердитесь, вы часто будете видеть это, а я никогда больше не увижу». Она так часто используют это выражение: «я никогда больше этого не увижу», что я иногда задумываюсь, могла ли она предчувствовать свою судьбу.

Охотники перебрались в Спалу. В субботу они должны были вернуться домой раньше обычного, до того, как дети лягут спать, поэтому мисс У. и я подумали, что мы можем баловать наших маленьких подопечных. Они были в восторге. Маленькая принцесса была полна жизни и веселья. Я не помню, чтобы видела ее в лучшем состоянии, чем она была в субботу вечером. Она подшутила над своим отцом и императрицей: попросила меня уложить трех старших кузин в свою постели и оставить в их спальне только маленькую Анастасию. «Когда тетя Аликс и папа придут, — сказала она, — тетя Аликс будет везде искать детей, а папа не поймет, как так вышло, что теперь у него четверо». Все было сделано, и я вышла в коридор, чтобы попросить императрицу и великого герцога очень сильно удивиться. Они, конечно, старательно удивлялись, а императрица притворялась, что сильно напугана, к великому удовольствию девочки. Ее смех был слышен по всему дому, когда ее проделка открылась.

В воскресенье утром мисс У. позвала меня и сказала, что у ее воспитанницы очень болит горло. Тогда было около половины восьмого, и она только проснулась. Я немедленно послала за придворным врачом, и мы измерили температуру, которая оказалась нормальной, так что мы решили, что она может встать. Но тут проявились другие симптомы, и ее снова уложили в кровать. Пришел врач, но не нашел в горле изменений и сказал, что это, возможно, от перемены питания. Он не был встревожен, и поэтому не тревожились и мы. Я старалась держать моих воспитанниц подальше, чтобы дать покой больной. В четыре часа я вернулась с прогулки вместе со своими воспитанницами. Мисс У. сказала радостно: «О! Принцессе уже намного лучше, горло не болит уже пару часов, и она спокойно спит». Затем она пошла в комнату к больной.

Я навестила врача и поздравила его с улучшением здоровья маленькой пациентки. «Улучшение? — повторил он, — Ребенок умирает от сердечной недостаточности!» Я была ошеломлена на мгновение, затем напомнила ему, что девочка болеет в течение нескольких часов и что ей быстро стало лучше. Он, однако, остался при своем мнении.

Мне пришлось рассказать императрице и ее брату, что Элла очень больна и слаба и ее температура быстро поднялась до 104 по Фаренгейту[253]. Они оба спустились вниз, чтобы увидеть ее. Ни одному из них не показалось, что она очень больна и находится в опасности. Доктор сказал, что удары сердца едва уловимы. Великий герцог пощупал ее пульс и нашел, что он достаточно сильный. Все решили, что доктор напрасно тревожится, а на самом деле нет никакой опасности для ребенка. Они были в этом настолько уверены, что тем же вечером пошли в театр.

После того как они ушли, доктор сказал, что хотел бы слышать мнение другого врача. Я попросила его отправить сообщение для императрицы с просьбой позволить нам послать нарочного в Варшаву. Она велела отправить телеграмму и специальный поезд для того, чтобы привезти лучшего консультанта, которого можно найти, но добавила, что она и отец ребенка совершенно не беспокоятся. Мы отправили за специалистом. Прежде чем он пришел, императорская семья вернулась из театра. Императрица и великий герцог пришли, чтобы увидеть малышку, которая проснулась и заговорила с ними. Императрица посоветовала мне не нервничать и не бояться за ребенка, сказала, что утром все будет хорошо. Они легли спать, а ребенок быстро погрузился в полуступор. Я сказала мисс Уилсон, что не могу оставить ее наедине с ее маленькой страдалицей и останусь с ней всю ночь.

В это время две маленькие великие княжны, Мария и Анастасия, начали кричать, и я побежала в свою комнату; я увидела их обоих, плачущих от страха. Они сказали мне, что приходил странный человек, который напугал их. В их комнату можно было войти только из столовой или из второй спальни. В эту спальню, в свою очередь, можно было войти только из комнаты, в которой находилась маленькая больная принцесса. Поэтому было ясно, что никто не мог войти в их комнату без нашего ведома. Врач и лакеи были в столовой всю ночь. Я подумала, что, может быть, девочки увидели какую-то тень, которая их напугала, и они решили, что кто-то был в комнате. Поэтому я хотела задернуть шторы, но дети испугались еще больше и сказали, что он прячется за занавесом. Я зажгла свечу и, взяв маленькую Анастасию на руки, понесла ее в комнату, чтобы доказать ей, что там не было абсолютно ничего, что могло бы спугнуть ее. Врач пришел к нам и попытался успокоить Мари, но это было бесполезно; она и Анастасия отказались вернуться в постель, поэтому я взяла их на руки и села, чтобы попробовать их убаюкать. Анастасия уткнулась лицом в мою шею и прижалась ко мне, вся дрожа. Я была поражена тем, что вижу ее в таком испуге. Врач сказал, что обязан идти, я зажгла свечу, оставила ее на столике рядом с кроватью Мари и села так, чтобы быть рядом с обоими детьми. Мари продолжала говорить о страшном человеке. Пришел доктор и рассказал, что приехал еще один врач и сделал маленькой страдалице укол кофеина, после чего ее сердце, казалось, стало биться сильнее, и он начал надеяться.

Когда Мари снова заговорила о таинственном незнакомце, я сказала: «Другой доктор пришел, чтобы помочь д-ру X. лечить кузину Эллу, и, возможно, он мог подойти к вашей двери по ошибке, или вы, возможно, слышали, как он говорил».

Она заверила меня, что незнакомец был не врач и не входил в эту дверь, и не говорил. Вдруг она встала и посмотрела на то, чего я не могла видеть. «О! — сказала она, — он ушел в комнату кузины Эллы». Анастасия села мне на колено и сказала: «О! Бедная кузина Элла; бедная принцесса Елизавета!».

Она заснула почти сразу после этого, но прошло некоторое время, прежде чем я смогла разжать ее пальцы. Маленькая Мари тоже спала. Как можно скорее я уложила их в кровати и вернулась в комнату Эллы.

Приезжий доктор сказал мне, когда я вошла в комнату: «Девочке не лучше». Я спросил его, что случилось, и он сказал: «Паралич сердца». Он сделал ей много уколов кофеина и камфоры, но безрезультатно.

Потом ей стало, кажется, немого лучше, и мы начали надеяться, что спасем ее.

Внезапно она села в своей постели и посмотрела на нас с широко открытыми, испуганными глазами. Она вскрикнула: «Я умираю! Я умираю!». Мисс У. уговорила ее снова лечь.

Девочка повернулась ко мне и озабоченно сказала: «Пошлите телеграмму к маме». Я пообещала ей, что сделаю это, и она добавила: «Немедленно».