Дневники исследователя Африки - Давид Ливингстон

3 июля. Общее количество рек, которые я решил внести в список текущих к центральной линии стока, образуемой Чамбези, Луапулой и Луалабой, равно тринадцати; каждая из них больше, чем Изис у Оксфорда или Эвон у Гамильтона. Пять рек направляются к восточной линии стока, проходящей через Танганьику, еще пять – к западной линии стока, или Луфире. Всего двадцать три реки или больше. Луалаба и Луфира соединяются в озере во владениях вождя Кинконзы.

5 июля. Я взял взаймы у Мохамада Богариба бумаги, чтобы написать в Англию и отослать письма через арабов, отправляющихся к побережью. Я сообщу о своем открытии лорду Кларендону; но то, что касается Луалабы и Танганьики, я отложу до подтверждения моих сведений. У меня нет никаких сомнений в этом открытии, так как я получаю сведения от развитых африканцев из первых рук, а у них нет оснований обманывать меня. Самые лучшие карты составляются по сообщениям такого же рода, но из третьих или четвертых рук. Сейчас почти все время дуют холодные северо-восточные ветры.

6 июля. Поделили нашу соль, чтобы каждый мог сам покупать провизию для себя. Здесь соль ценится больше, чем бусы. Чикумби прислал тонкую муку; два сильных мужчины несли этот груз в большой корзине, подвешенной к шесту; кроме того, он прислал хорошую жирную овцу; ее тоже несли, так как она была слишком жирной, чтобы пройти расстояние от деревни Чикумби до нас.

7–8—9 июля. После нескольких дней затяжек с присылкой проводника Чукумби заявил наконец, что боится, как бы народ не стал говорить, будто инглеза привел сюда мазиту, а вину возложат на него. Я счел все это словами помбе – пивной болтовней, – но по возвращении с озера Бангвеоло понял, что Чикумби тогда, должно быть, готовился напасть на укрепленную деревню ваньямвези, расположенную на нашем пути, и если бы он дал нам проводника, то этот человек при возвращении подвергся бы опасности; Чикумби предпочел сохранить безопасность своего человека, чем сдержать данное мне обещание.

Я нашел проводника из племени ваньямвези и 10 июля вышел из Чикумби, направляясь по пологому склону к сложенным песчаником горам, поросшим лесом; здесь мы видели много покинутых деревень – результат набега мазиту; видели также и места ночевок мазиту и их тропинки. Мазиту не пользуются обычными тропами страны, которые ведут от деревни к деревне, они идут прямым путем в желаемом направлении; при этом они вытаптывают траву, оставляя хорошо заметную дорожку. Ваньямвези прогнали их, сразив так много мазиту своими пулями и стрелами, что разбойники отступили. Этот успех вызвал в умах имбошва, или имбожва, как называют народ Чикумби, не благодарность, а зависть к новой силе, возникшей среди них, – силе тех, кто пришел сюда первоначально просто торговать медью.

Укрепленная деревня вождя Комбокомбо (Кумбу-кумбу), в которую мы вошли 10 июля, стала впоследствии первым объектом нападения. Когда мы возвращались обратно с озера, Комбокомбо рассказал нам, что Чикумби атаковал его с трех сторон, но был отброшен. Ваньямвези оказались слишком ловкими торговцами для имбошва, которых они безбожно надували, рассказывая им при этом всякие небылицы. Деревня Комбокомбо стоит на реке Чиберасе, шириной в восемь ярдов и глубокой. Мы пришли в деревню в разгар веселья, и нас щедро угостили едой и помбе. Ваньямвези признают власть занзибарского султана и относятся с уважением ко всем, кто связан с ним. Комбокомбо уговаривал меня принять от него пищу и пиво, и когда я сказал, что мне нечего дать взамен, он ответил, что ничего и не ждет; он сам дитя султана и должен снабдить меня всем, что мне нужно.

11 июля. Оставив берег Чиберасе, мы стали подниматься на длинный ряд гор через множество деревень и возделанных участков, однако большинство было брошено жителями во время набега мазиту. Жители бежали в лес, покрывающий горы, но стали легкой добычей разбойников. Когда мы спустились в долину за хребтом, то подошли к сильно укрепленной деревне, успешно выдержавшей натиск мазиту; дальше мы вышли на лесистую равнину, на которой тут и там попадались «губки», содержавшие много воды. Равнины, последовавшие за горами, продолжались всю дорогу до Бангвеоло. В лесу мы ставили на ночь ограду. На следующий день (12 июля) мы достигли реки Рофубу, шириной в пятьдесят ярдов и глубиной четыре с половиной фута, полную водяных растений; Рофубу течет на юго-восток к Луонго. По обе стороны Рофубу тянулась «губка» мили на полторы. Разбили лагерь немного к югу от реки.

13 июля. Мы отдыхали в покинутом месте; жители соседней деревни пришли к нам, возбужденные и, видимо, пьяные, и начали взвинчивать себя еще больше: бегали взад-вперед, брали копья наперевес, направляя их на нас, целились в нас из луков и делали вид, что готовы обрушиться на нас с топорами. Они думали, что мы грабители. В такой толпе обычно находится одна добрая душа. И в этом случае ко мне приблизился человек и, повернувшись, крикнул своим товарищам: «Это в вас пиво бродит. Белый, не стой тут с ними, уходи». Он занял позицию между мной и группой нападающих. В то время как я спокойно отходил со своим новым другом, они убегали, прицеливаясь из луков, но никто не стрелял; наконец молодые люди исчезли, захватив наших трех коз. Когда мы прошли с четверть мили, мой друг велел мне подождать, сказав, что приведет коз, и действительно привел их. Я не заряжал своего ружья. Случайный выстрел мог бы воспламенить нападающих и вызвать необдуманные действия. Мы выбрались из этой ситуации без пролития крови и были рады этому. Набег мазиту вверг страну в беспорядок – всякого чужого принимают за врага.

14 июля. Пробыли день в укрепленной деревне вождя Моеггеа. Здесь, во владениях Кабайи на быстрой речке Мато, поселился человек из племени ваньямвези, или гараганза. Мы чувствуем себя в безопасности только среди чужестранцев, и они относятся к нам дружественно.

15 июля. В деревне на южном берегу реки Мпанды вождь принял нас за мазиту. Он был явно в нетрезвом состоянии и начал запирать ворота, бешено жестикулируя. Мне пришлось сказать, что я уйду, но некоторые из его людей, тоже нетрезвые, настаивали на том, чтобы я остался. Я посидел немного, но, видя, что вождь все еще встревожен, сказал его людям: «Вождь возражает, я не могу остаться». Они понимали, что мое заявление разумно, но я не мог заставить своих боязливых спутников снова двинуться в путь. Один из них сказал мне: «Идем, я покажу тебе, что делать, мы должны говорить с ними по-хорошему». Мои мудрые слуги считают высшей добродетелью говорить по-хорошему; это значит у них разговаривать тонким детским голоском, пользуясь совершенно такими же словами, с какими одна шотландская девочка, дрожа от страха, обратилась к корове, приблизившейся к ней, вероятно, из любопытства: «Ой, коровка, коровка, если ты меня не тронешь, я тебя тоже не трону». Я сказал своим спутникам, чтобы они шли за мной и оставили этих людей в покое, но слуги мои продолжали болтать с ними. Проводник сказал, что впереди нет воды. Мне слишком часто это говорили, и я перестал верить в подобные заявления; я пошел дальше через лес и через полтора часа подошел к «губке»; здесь ко мне присоединились мои спутники, и мы заночевали.

16 июля. Перейдя через эту «губку», и двигаясь дальше по лесистой равнине, мы вышли к другой «губке» под названием Мешве. Тут мои молодые люди вызвались перенести меня на ту сторону. Но я уже снял ботинки и вошел в воду; они последовали за мной, указывая мне, где более мелко. Дневной переход мы закончили, переправившись через сочащуюся водой «губку» у реки Молонгоси. Сто пятьдесят шагов мы шли по глубокой воде, река текла на северо-восток. Вода в этих губках казалась очень холодной, хотя температура ее по утрам 60 °F (15 °С), а в полдень 65 °F (19 °С). Жители деревни на Молонгоси пригласили нас к себе, но лес, если только в нем нет леопардов и львов, всегда следует предпочесть деревенскому ночлегу: в лесу нет клопов и не мешают глазеющие любопытные, которые в деревне считают своим долгом все время пялить на нас глаза.