Вкус пепла - Станислав Рем

Дзержинский отмахнулся от назойливой осенней мухи.

– Что ж, ты сейчас в Питере главный, тебе и решать. Но смотри, Григорий, если начнешь личную политику гнуть… – Феликс Эдмундович резким движением рук оправил мятую гимнастерку, вскинул острую бородку вверх и неожиданно проговорил резким, четким, приказным тоном: – Теперь о том, зачем к тебе приехал.

Зиновьев сжался. Вот оно, дело Канегиссера. Однако партиец ошибся. Дзержинский заговорил совсем об ином.

– Прямо сейчас, немедленно, я направляю людей в Британское посольство. Постановление об обыске и арестах подписал. Руководят операцией Яковлева и Геллер.

Григорий Евсеевич был ошеломлен.

– Ты что, Феликс… Дипломатическая неприкосновенность!

– У меня имеются прямые доказательства их связи с контрреволюционным подпольем. Десять дней назад люди Бокия, – Дзержинский специально выделил интонацией данный факт, – арестовали некоего Ковалевского Владимира Павловича. В прошлом военврача. При Временном правительстве служил санинструктором Балтфлота. Так вот, во время допроса Ковалевский признался в том, что знаком с английским военно-морским атташе Фрэнсисом Алленом Кроми, который в данный момент находится в Петрограде. Англичанин предложил Ковалевскому заняться вербовкой противников советской власти и сбором информации. Ясное дело, не за красивые глаза. Впрочем, Кроми меня интересует не только по деятельности в Петрограде. Этот молодой человек уже успел наследить в Архангельске – подготавливал там почву для высадки британского десанта. Так что причин для обыска, Григорий Евсеевич, хоть отбавляй. Прошу у тебя поддержки силами отряда Петросовета: наших чекистов будет маловато. Кроми следует доставить лично ко мне. Я буду на Гороховой. Перед штурмом…

– Постой, постой, – встрепенулся Зиновьев, – ты что, предлагаешь и мне заняться британцами?

– Именно.

– Нет! – с силой, будто осел, отгоняющий мух, мотнул головой Григорий Евсеевич, стряхнув на плечи перхоть. – Так не пойдет! Ты, Феликс Эдмундович, руководитель ВЧК и можешь поступать, как заблагорассудится. Ты сам себе начальник. Но насчет меня – уволь… Петросовет втягивать в твои игры я не позволю.

Дзержинский вмиг превратился в натянутую до предела струну.

– Трусишь?

– А при чем тут трусость? – неожиданно дерзко отозвался Зиновьев. – Ты, Феликс Эдмундович, на личностный фактор не перекидывай! Ты тут бузу устроишь и адью, а мне расхлебывать? Мало американцы плешь проели, так теперь еще и англичане присоединятся? Вас и след простыл, а мне с их нотами и протестами разбирайся? Нет, Феликс, – не сказал, прошипел Зиновьев, – так дела не делают. У кого компрометирующие материалы на британцев? У тебя! Чья идея захвата посольства? Твоя. Решил арестовать? Твое право. Мешать не стану. Просто не имею права тебе мешать. Но и помогать не буду. А вдруг твои выводы ошибочны? Что, если подозрения не подтвердятся? Чувствуешь, куда клоню? Одно дело – извиняться только ЧК: бывает, случается, и совсем иное – просить прощения Советам, власти. Чувствуешь разницу? И ЦК, уверен, примет мою сторону. Если не согласен – телеграфируй Свердлову. Даст Москва добро, сам, лично, пойду арестовывать твоего Кроми. А не даст…

Дзержинский, глядя в глаза собеседника, медленно поднял руку, так же медленным, скользящим, мягким движением провел по бородке.

– Что ж, может быть, ты и прав. Провожать не нужно, не барышня. – Феликс Эдмундович направился к выходу, у двери задержался, напоследок еще раз окинул взглядом роскошные апартаменты председателя многочисленных комиссий, комитетов и советов. – Приведи кабинет в подобающий вид. Как-никак представляешь власть рабочих и крестьян. А то устроил тут бордель…

* * *

– Доронин!

Матрос резво вскочил со стула, делая вид, будто бодрствует, однако помятая левая сторона лица явственно говорила о том, что Демьян Федорович далеко не бдил за столом.

– Садись. – Бокий вялым движением руки усадил чекиста. – Да не три ты физиономию… Загонял я вас. Да что, брат, делать? Такая у нас доля. Аристарх Викентьевич ушел?

– Да, отпустил. Я ему приказал мальчишку к себе на постой пристроить, – проговорил матрос и тут же принялся оправдываться: – Взял бы мальца к себе, да куда? Комнатенка – сами знаете… И я там третий.

– Вот и замечательно, – перебил Глеб Иванович, – только плохо, что приказываешь. Аристарх Викентьевич – такой же чекист, как и ты. – Доронин заметно стушевался. – Что назавтра наметили?

– Озеровский хочет еще раз опросить этого… Из комиссариата. Ну того, который видел, как убили Соломоновича.

– Лифтера?

– Ага. И до кучера Канегиссеров нужно съездить в «Кресты». Помните, служанка говорила, будто он возил студента на Васильевский… Хотим, чтобы показал дом.

– Помню. Словом, так, Демьян Федорович, слушай меня внимательно. И не перебивай. Официально… Понимаешь смысл этого слова?

– А то как же…

– Так вот, официально по делу Канегиссера вы с Аристархом Викентьевичем отстранены. Завтра утром передашь материалы Отто и Риксу.

– Это как же, Глеб Иванович… – Матрос принялся растерянно скоблить рукой левую скулу. – Мы ведь только…

– Ты меня внимательно слушал? – Бокий слегка наклонился к подчиненному. – Я же сказал: официально прекращаете работу. А неофициально…

– А-а-а. Понял!

– Не перебивай. Ты, Демьян, больше суетись здесь, на Гороховой. Наблюдай за прибалтами. Озеровский же пусть продолжает крутить дело на всю катушку. Только помни: не дай бог, кто узнает, что мы отсебятину городим. Головы всем не сносить.

– Усек, товарищ Бокий, – подмигнул Демьян Федорович начальству. И тут же поинтересовался: – А как быть с мальчишкой? К кому его приставить?

Глеб Иванович ждал этого вопроса. И уже дал сам себе ответ.

– Мичурин будет при старике. Нечего ему глаза мозолить нашим. Не дай бог, на Яковлеву нарвется, вообще покоя не будет.

– Эт точно, – скабрезно хмыкнул Доронин и тут же поправился: – Ну, к тому, что пусть мальчонка опыта набирается. Здеся, в кубрике, он только бумажки может перебирать. А с Викентьевичем-то они ого-го…

Бокий оценил сарказм чекиста:

– Вот-вот, и я о том же…

* * *

Саше Аристарх Викентьевич выделил для ночлега кожаный диван в гостиной.

– Простите за неудобства, – старик чувствовал себя крайне неловко, – но мы гостей не ждали.

– Мы люди привычные. Я в Москве на лавке спать приспособился. Хорошо для осанки.

Саша устало присел на край дивана, исподлобья осмотрелся. Давненько не почивал в господских хоромах. Усмешка искривила красивое лицо юноши: хорошо живут… Ну да недолго им тут жить.

В Москве Александр делил топчан с чекистом Смирновым, мужиком холостым, в прошлом рабочим Морозовской фабрики. Тот проживал в подвале вместе с матерью-старушкой и младшим братом-инвалидом. За год Саша привык к «спартанским условиям» Смирновых и других даже представить себе не мог. А тут… Мягкий диван на пружинах, кресла, тоже кожаные, огромные, сядешь – утонешь. Точно такие были у них дома, у папы в кабинете. Картины на стене. Табачный столик для курящих гостей. Да, хорошо… «Интересно, с какого хрена этот старик подался в ЧК? Не от голодухи, точно».