Чёрная сова - Сергей Алексеев

— Переселить его нельзя? — спросил Андрей. — Например, в ваше тело?

Шамана аж встряхнуло от обиды.

— Как — переселить?

— Не знаю... Перекачать, переместить, перегнать. Выпустить, наконец.

— Как же вы?! Это не жидкость, не воздух, не дым! Я не давал вам повода для насмешек! Вы же прекрасно понимаете, что произошло на самом деле! Меня поражает ваш неумеренный сарказм!

Терехов не хотел как-то его унизить либо посмеяться над ним, просто его познания в эзотерике не были столь глубоки.

— А вот Ланда так не считает, — заявил он первое, что пришло в голову. — Она воспринимает меня как очень серьёзного человека, иначе бы не пригласила к себе в чертоги.

Довод оказался убийственным, и это не замедлило отразиться в эмоциях Мешкова. Сначала он утробно заскулил, потом, не выпуская из рук топора и связки костылей, несколько раз хлопнул себя руками, и его губы при этом запрыгали. Казалось, что он сейчас горько расплачется, падёт наземь, забьётся в истерике под воздействием сильнейшего транса. Однако шаман справился с приступом истерики и заговорил, всхлипывая:

— Это невероятно! Это вне всяких! Против всякой логики! Но факт! И это мой путь. Потому я и приехал к вам. Ланда права! Вы теперь великий шаман! Только вы способны помочь...

Вероятно, шаман нуждался в медицинской помощи, нервы у него были на пределе.

— Чем помочь? — спросил Терехов.

Мешков сделал несколько глубоких вдохов, выпуская воздух через широкие ноздри. Дыхательная практика пошла ему на пользу.

— Простите, — даже извинился он за всплеск эмоций. — Только вы можете убедить её хотя бы на час выйти из параллельного мира в нашу реальность.

К концу второго месяца на Укоке Андрея уже не удивляли подобные разговоры, но он никак не мог сладить со своим нравом: когда слышал нечто полубезумное, вздорное, не мог удержаться от язвительности. Он чувствовал: это защитная реакция, чтобы самому не спятить.

— Зачем? — спросил Терехов. — Мне показалось, что ей и там неплохо.

Шаман полутонов не уловил.

— Ланду надо избавить от духа шаманки! — воскликнул он. — Разве вы не заметили — она же страдает! Не может видеть белого света и покидает чертоги только по ночам!

— Ну вот, а говорили — не избавить! — заметил Терехов. — Вы знаете способ, как это сделать?

От волнения Мешков и смысл улавливал с трудом.

— Как выманить в наш мир?

— Нет, как избавить от духа!

— Да, я знаю, как, — уверенно заявил он. — И вы мне в этом поможете. Для её же блага. Ведь она просила вас о помощи?

— Не просила...

— То есть как не просила? Она же позвала, чтобы вы ей помогли! Избавиться от духа!

— Ланда не просила, — клятвенно признался Терехов, что на самом деле было почти правдой.

Тот окончательно растерялся.

— Что же вы делали в чертогах?

Андрея опять подмывало поиздеваться, но теперь уже над его любвеобильностью, сказать впрямую или намекнуть на личные отношения: мол, что могут делать мужчина и женщина, оставшись наедине в подземном бункере? Но шаман мог воспринять всё всерьёз.

— Ланда показала свои картины, — признался он. — И я уехал...

Он не успел договорить, как пожалел о сказанном. Мешков отшатнулся.

— Картины?!

Терехов такой реакции не ожидал и запоздало понял, что проболтался. А надо было темнить до последнего! Уж лучше бы наврал что-нибудь.

— Она показала вам картины?! — шаман начинал вибрировать и тонко звенеть, как ложечка в железнодорожном стакане.

— Показала, — меланхолично обронил Андрей, справляясь с замешательством.

— И вы видели их?! — чему-то ужаснулся шаман. — Своими глазами?

— Чьими же ещё?

Мешков на какое-то время обвял, но в следующий миг только что руками в него не вцепился — мешал топор и костыли.

— Это меняет дело! Их много? Картин?!

— Не считал, много...

— Тогда не нужно выманивать. Ни в коем случае! А что вы можете сказать о картинах?

— Я не большой ценитель живописи, — уклонился Андрей, чувствуя, как шаман опять начинает трястись от перевозбуждения и вот-вот впадёт в транс.

— Ну что там на них изображено? Что?

— Мазня какая-то! А вы разве не видели?

Шаман наконец-то бросил инструменты, мешающие ему жестикулировать.

— Это не мазня! — от распирающего негодования он вскинул руки вверх и потряс ими. — Как вы смеете?! Назвать это мазнёй! Вы хоть понимаете, к чему прикасались? Своими глазами? Впрочем, вам всё теперь позволено. Я приму любое ваше суждение. Святая простота! Он видел картины потустороннего мира!

Смысла последних фраз Терехов не понял, но решил привести его в чувство, подал костыль с топором.

— Бейте вот сюда, — показал наугад. — Коль вызвались, не забывайте своих обязанностей.

Тот послушался, неуверенными руками, промахиваясь, кое-как забил костыль, и это его немного успокоило. Но вместе с тем заговорил жалобно и обиженно:

— Вот уже пятый год, как она не впускает меня в чертоги! Там было так хорошо, мы проводили семинары... Теперь я вынужден ночевать в чуме! А она закрылась, затворилась, стала писать... И увела мою собственность! Бункер принадлежит мне, между прочим. Но она утащила его!

Андрей потряс головой.

— Погодите, куда утащила?

— В другую реальность!

— Разве это возможно — перетащить целый бункер?

Он опять негодующе потряс кистями рук, словно кастаньетами.

— Послушайте! В Ланду вселился дух. А вместе с ним невероятные способности! И вы отлично об этом знаете. Но всё представляете так, будто я несу бред! Она что-то сотворила с пространством. Искривила, возмутила...

— Может, его военные так замаскировали? — серьёзно заметил Терехов. — Они могут...

Шея Мешкова окончательно втянулась в грудную клетку, голова лежала на плечах, отчего шаман как-то резко убавился в росте.

— Но я раньше ездил туда! Жил месяцами, группы привозил по тридцать человек. А сейчас до перевала только, а дальше — граница!

И вдруг взмолился:

— Прошу вас, не надо её выманивать! Привезите мне картину! Хотя бы одну! Только не говорите, что для меня! Скажите, например, что понравилась, хотел бы всё время смотреть... Она подарит. Вам она подарит! Картина называется «Слияние». Видели такую? Там сливаются две реки! А в омуте — лемурийцы.

Слияние рек с некими тварями в воде Терехов видел. И видел, как они преобразились, когда угасал свет. Но помнил слова Ланды, что ни одна картина не покинет подземелья. Поэтому отозвался рассеянно: