Теория и практика расставаний - Григорий Каковкин

«Она здесь! Почему?!»

Дальше на любой ее вопрос моментально находился ответ. Она вспомнила, что несколько раз Федор звонил и просил привезти ему кастрюлю. Она соглашалась это сделать, но ее бурная жизнь… она забывала, она честно хотела отдать, но забывала. Последний раз он звонил в раздражении, где-то месяца два назад – у него проходила важная сделка, и хорошим признаком было бы, чтобы договор пролежал в кастрюле перед подписанием хотя бы ночь, это было его правилом, приметой, мать как бы с того света так поддерживала его.

«Конечно, после развода – нет, но он звонил, он же звонил. Он всегда о ней помнил, но я сама ее не отдавала!»

У него могли быть ключи от ее квартиры, она это точно знала, его люди делали ремонт, ставили двери и, конечно… И Борису она их оставляла, он мог взять ключи у него.

«Ему надоели мои обещания, он пришел забрать кастрюлю и нашел там… договор, приложения к нему…»

Она как бы видела, как он находит нужный номер в своей старой телефонной книжке, с которой не расставался – «в ней весь мой бизнес», – и сразу набирает номер. Таня сняла кастрюлю с ее постамента и открыла крышку, на дне лежала квадратная бумажка, вырванная из склеенного блока для заметок, на ней рукой Федора было написано: «Все это».

«Он убил Сашу! Он – мог! Он точно мог, если он нашел, прочитал, то… он бы убил Сашу. Это – он, это – он!»

Щелчок – отключился чайник. Все совпадало.

Ульянова прекрасно представляла – у мужа были стопроцентные возможности это сделать. Когда Федор создавал бизнес, с кем только ему не приходилось иметь дело. Крыши менялись, были угрозы, они скрывались, дома запрещено было об этом говорить, но она знала – предпринимателей отстреливают и они отстреливаются.

«Федор!»

Не раздумывая, большими шагами, жаждая немедленного признания, она почти вбежала в спальню, чтобы расстаться с последней надеждой – если он откажется, она поверит ему. Она поверит, он скажет правду, он сознается или скажет, что нет, это не он. Она поверит любой лжи. Выбора – нет.

– Это ты убил, – прошипела она на какой-то самой нижней ноте. – Ты?!

Федор открыл глаза, проснулся сразу, будто и не спал. Увидел ее сумасшедший взгляд.

– Кастрюля! Ты забыл спрятать кастрюлю. Ты убил его? Кастрюля! Тебя выдала кастрюля!

– Что?! – заорал в ответ Федор. – Что ты сказала? «Выдала?» Выдала?!

Его взбесило это случайно оброненное слово, за ним он видел предательство, но предателем была – она. Если бы не оно, он бы ответил – ты, сумасшедшая. Но «выдала», услышанное от нее, предполагало, что он должен скрываться, прятаться, предполагало его вину, а ее не было, «а этот просто получил по заслугам». Она не понимала главного: разведенная – не разведенная, она до сих пор принадлежала ему, он давно взял ее в бессрочное рабство.

– Меня выдала кастрюля? Выдала кастрюля!!! Это моя, моя кастрюля, это моя, моя!!! Ты поняла?! Мразь! Блядь, шлюха старая! Моя! Чтоб ты знала на века! Это моя кастрюля, она для моего дела, для моего счастья сварена! Это моя мать в ней готовила всю жизнь! В нищете! Моя жизнь – там была. В ней! Мы туда с тобой записочки складывали про Борю, чтобы здоровый пацан родился! Про самолет, про все, и вот я здесь, на Рублях, а ты – где? Я жизнь положил, чтобы вырваться! Это моя кастрюля! Моя! Она моя – и нечего в ней свое блядство варить! Ты там написала, что я, там, мерзавец! Я мерзавец, жизнь положил, чтобы вырваться, чтобы ты могла!..

– Я не писала…

– Ну, он написал… с твоих слов. Понятно – с твоих слов! Я – мерзавец?! Мне убить – да, как муху! Как муху могу убить! Любого! Хочешь, тебя?!

– Почему не меня?

– Еще нужна… сыну пригодишься…

Татьяна повернулась и побежала к дивану, где на кресле оставила свои вещи.

– Я не мерзавец! – прокричал он вдогонку. – Запомни… – И прошептал про себя: – Убил, убил. И ни о чем не жалею. Одним педерастом стало меньше – воздух только чище.

«Приехали, приехали, приехали. Приехали…»

Бюстгальтер никак не застегивался. Руки тряслись. Наконец-то. Потом – джинсы. Ноги не пролезали. Носки – не надевались. Рубашка, черная рубашка, траурная – «какой от меня страшный цвет, я несу смерть…». Петли не находились.

«Я убийца, я убийца, я. Это я убила его. Сашенька, Сашенька. Васильев, мой Сашенька, Сашенька. Прости. Это я, кажется – я, не хотела, не хотела».

Все не попадало, не застегивалось, не сходилось, с плачущими словами на губах.

«Я убила, Саша, я не хотела, я убийца, я, только я…»

– Ты куда? – спросил Федор.

Обеспокоенный установившейся тишиной в доме, он вышел из спальни в гостиную.

– Я не могу здесь больше, я не могу, ты, ты убил его. Я пойду к Зобову, пусть он меня посадит, я пойду к следователю. Все! Все кончено! Ты – не человек… ты только им притворяешься. Ты убийца.

И тут же получила мощную пощечину. Потом, сразу, с другой стороны еще одну.

– Остановись, идиотка, что ты можешь мне сделать… сама во всем виновата… я тебе говорил – не бери мое. Мое!

И снова удар. Ульянова рванулась к входной двери. Федор схватил ее. Как помешанную, сгреб в охапку, прижал к себе. Она сопротивлялась, пыталась сказать, как она его ненавидит, но он сдавил ей горло. Неожиданно на внутреннем балконе второго этажа – он нависал над гостиной – появился Борис, он уже успел одеться и услышал шум и крики.

– Пап, что случилось? Ma?

Родители замерли, будто играли в детскую игру «замри».

– Боря! – повелительно, четко и громко сказал Федор. – Возьми ключи от машины – езжай в офис. Борис, в офис!

Сын хотел что-то возразить.

– Сразу!!! С матерью истерика. Мы разберемся без тебя.

Федор, обхвативший рукою шею Татьяны, подтолкнул ее, чтобы и она сказала сыну то же самое:

– Езжай, Боря. Езжай.

– Скорее!!! Я прошу! Скорее.

Уже потом она вспомнила, что Борис ушел предательски быстро – отцу он разрешил убить и ее.

За сыном вежливо захлопнулась дверь, будто его просили аккуратно, не шуметь – он так и сделал.

– Отпусти меня! Ты мне никто, я не твоя, оставь меня, – сказала Татьяна.

Федор легонько ударил ее по щеке и повторил – «не моя?», потом еще раз – «не моя?», еще раз – «не моя? а чья?». Он держал ее за горло и вел вниз, в полуподвальный этаж, там, она знала, были три испробованные в семейной жизни темницы – сауна, гардеробная и техническая комната с газовыми котлами, заборниками воды, фильтрами – только она запиралась на ключ. Он толкнул ее в бойлерную:

– Посиди подумай!

Васильев заснул, она сдвинула его с себя, как мраморную плиту, он на мгновение проснулся, сонно спросил: