Мозг: прошлое и будущее - Алан Джасанов

Хакнуть – это современное, живое слово, и коннотации у него такие же неоднозначные, как у самой этой идеи. С моей точки зрения слово «hacking» в первую очередь означает применение грубой силы и наводит на мысли о тесаках, мачете, серпах и их применении в контексте вроде мясницкой лавки, вырубания джунглей и геноцида в Руанде. А мои студенты из Массачусетского технологического института прежде всего вспоминают о компьютерном взломе. В университете, где пять из десяти самых популярных курсов так или иначе относятся к программированию, хакерство понимают как относительно безобидную в большинстве случаев шалость, развлечение для одержимых компьютерщиков, которые соревнуются друг с другом, кто незаметнее проникнет в чужую систему безопасности, программное обеспечение или «железо» и остроумнее поменяет там что-нибудь. Студенты Массачусетского технологического института славятся своими хакерскими навыками и зачастую проделывают высокотехнологичные фокусы, чтобы произвести впечатление на соучеников, а иногда и на кого-то вне университета[574]. Вот, например, однажды наши хакеры отправили полицейскую машину на самый верх Большого купола на территории кампуса, а в другой раз украли у соперников из Калифорнийского технологического их знаменитую пушку, символ университета, и установили ее у себя. Казалось бы, эти противоположные значения слова «hacking» связаны очень слабо, но и то, и другое предполагает вторжение и бесцеремонность. Например, хакнуть чей-то айфон не значит расколоть его пополам, но все же предполагает, что кто-то грубо вторгается в запретное для него пространство программного обеспечения устройства. Хотя хакнуть что-то шутки ради совсем не так жестоко, как рубить тушу тесаком, это тоже зачастую делается безо всякой деликатности и любыми доступными средствами.

Наверное, большинство из нас считает, будто «хакнуть мозг» ближе к цифровому определению хакерства: так и видишь, как кто-то вторгается в мозг и управляет им, подсоединив его проводками к каким-то рукотворным устройствам со сложными сканерами. Поэтому идея мозгового хакерства подпитывается вездесущей аналогией «мозг-компьютер», которую мы рассмотрели в главе 2. Хакнуть мозг – это даже шикарно и модно: ведь здесь умелое применение последних технических новинок сочетается с остроумием шутников из Массачусетского технологического. Но на самом деле крови и грязи тут тоже предостаточно. Ведь чтобы хакнуть мозг, нужно так или иначе атаковать его – или физически, в ходе хирургической операции, когда нарушается сама структура биологических тканей, либо менее инвазивными методами вроде фМРТ, которые тем не менее вторгаются в укромные уголки мозга. Так что хакнуть мозг – это не обязательно мило и симпатично.

Чаще всего манипуляции на мозге проводятся по медицинским показаниям. Более ста лет врачи для лечения самых разных неврологических и нервно-психиатрических болезней, а также опухолей мозга практиковали исключительно резекционную нейрохирургию – рассечение мозговых структур. Самая печально знаменитая резекционная операция – префронтальная лоботомия, применявшаяся ранее для лечения шизофрении. В наши дни от нее отказались. Эту процедуру разработал в 30-е годы прошлого века португальский нейрохирург Антониу Эгаш Мониш[575]. В ходе лоботомии перерезают белое вещество лобных долей мозга, разрушая нервные связи между этими областями и остальной корой головного мозга. В некоторых случаях это смягчает симптомы психоза, но лишь ценой значительного риска для оперируемого. Один вариант операции предполагает, что хирург при помощи молотка вбивает в глазницу пациента длинную металлическую иглу, а затем, покачивая ею, рассекает глубинные мозговые структуры: «hacking» в самом буквальном смысле слова (см. рис. 14)[576]. Около 5 % больных умирали во время операции, более чем у каждого десятого развивались послеоперационные судорожные припадки, а многие другие впадали в кататонию или теряли интерес к окружающему[577]. Тем не менее лоботомии подвергались тысячи пациентов до конца 60-х годов, в том числе и знаменитости – сестра Джона Ф. Кеннеди Розмари и первая леди Аргентины Эва Перон (Эвита)[578].

Рис. 14. Мозговое хакерство – технологии прошлого и настоящего. Слева вверху: схема трансорбитальной лоботомии, разработанная хирургом Уолтером Фрименом (W. Freeman, «Transorbital leucotomy: The deep frontal cut», «Proceedings of the Royal Society of Medicine» 41, 1 Suppl [1949]: 8–12, ©1949, The Royal Society of Medicine; (печатается с разрешения SAGE Publications, Ltd.); справа вверху: хирургические инструменты для лоботомии по Фримену (Библиотека Вэлкам, Лондон); слева внизу: Кэти Хатчинсон управляет протезом руки при помощи нейрокомпьютерного интерфейса; справа внизу: крупный план электродов «BrainGate», имплантированных в мозг Кэти Хатчинсон. (Изображения в нижнем ряду публикуются с разрешения braingate.org)

Лоботомия впала в немилость около полувека назад, однако очень похожие на нее формы хирургического мозгового хакерства широко применяются и сегодня. Чаще всего резективным процедурам подвергаются больные эпилепсией, у которых судорожные припадки не удается контролировать лекарствами; ежегодно проводятся сотни таких операций. В тех случаях, когда причиной судорог становится очаг патологической активности в конкретных областях мозга, врачи пытаются ограничить частоту или тяжесть приступов, разрушив сам очаг или нервные связи вокруг него. Хотя современные операции при эпилепсии приводят к существенным осложнениям меньше чем в 10 % случаев, в прошлом у этого метода бывали просто поразительные провалы. Самый знаменитый случай – история Генри Молисона, которому в 1953 году при операции по поводу эпилепсии удалили правый и левый участки гиппокампа, лишив его краткосрочной памяти до конца дней[579]. Случай Молисона натолкнул ученых на пересмотр представлений о роли гиппокампа в формировании памяти – и в очередной раз подчеркнул, как опасны подобные инвазивные методы.