Мозг: прошлое и будущее - Алан Джасанов

Но ведь дихотомия между лекарством для мозга и разговором для сознания – ложная дихотомия, отчасти подкрепляемая сакрализацией мозга. Даже если мы признаем, что мозг играет главную роль в нашем сознании и поведении, нетрудно понять, что страдальцу должен помочь широкий спектр методов воздействия на мозг, и изнутри, и снаружи. Напротив, нельзя игнорировать тот факт, что психотерапия действует не на метафизическую душу, а на физического человека, которому полный сочувствия голос полезен не меньше, чем эффективное лекарство. «Разделение методов лечения на биологические и психосоциальные, на фармакотерапию и психотерапию, – миф, поскольку цель и тех, и других методов – нездоровое функционирование нервной системы», – разъясняют Аарон Проссер, Бартош Хелфер и Штефан Лойхт в недавней редакционной статье в журнале «British Journal of Psychiatry»[562]. Они подчеркивают, что разница просто в образе действия: лекарства обеспечивают относительно неспецифические изменения в химии мозга, а разговорная терапия – «индивидуально подобранную модуляцию» тех же биологических явлений. Это важный вывод, поскольку он ставит под сомнение идею о ненаучной природе немедикаментозных методов лечения психических расстройств, а следовательно, облегчает пациентам задачу найти тот метод лечения, который принесет им больше всего пользы.

Дихотомия между фармакотерапией и психотерапией ложна и по другой причине: ни тот, ни другой подход не рассматривает проблему психической болезни на уровне общества и культуры. И лекарства, и разговоры узко нацелены на сознание или мозг конкретного пациента, так что с давних времен почти ничего не изменилось. Однако взаимосвязь мозга, тела и окружения подсказывает, что выявление и лечение психических болезней должно происходить на уровне, выходящем за рамки внутренней жизни личности. История учит, что классические синдромы прогрессивного паралича и пеллагры не удалось бы искоренить, если бы не эпидемиологические исследования и не последовавшие за ними масштабные мероприятия в области здравоохранения. Кроме того, тесная корреляция шизофрении с детством в городе, а маниакально-депрессивного психоза – с низким доходом и образованием показывает, что роль контекста в психиатрии еще предстоит исследовать. Поэтому нельзя считать психические болезни просто проблемами индивидуального мозга или сознания: каждого больного следует рассматривать в широком контексте – где и как он живет, какие социальные силы и факторы среды действуют на него параллельно с биологическими факторами и как все это совокупно влияет на его душевное здоровье. Без эффективной работы с этими контекстуальными силами невозможно облегчить бремя психической болезни.

Если рассматривать психическую болезнь не как проблему отдельного человека, а как вопрос его жизненных обстоятельств, это станет одним из самых действенных способов ослабить стигму. Патрик Корриган и Эми Уотсон называют такие контекстуальные картины психиатрических расстройств психосоциальными – то есть пользуются старым термином Энгеля, но опускают «био». «Мы не утверждаем, что психическая болезнь подобна любой другой медицинской проблеме, – говорят исследователи. – Психосоциальная картина психической болезни делает упор на стрессогенные факторы среды и травму как на главные причины недуга»[563]. Корриган и Уотсон цитируют несколько исследований и пишут, что «в противоположность биологической аргументации, психосоциальное толкование душевной болезни, как выяснилось, сильно улучшает имидж больного и уменьшает страх заболеть». Вместо того чтобы дегуманизировать больных, обвиняя во всем «сломанный мозг», и ставить их вне закона, осуждая за «нравственное уродство», психосоциальное толкование рисует душевную болезнь как «понятную реакцию на житейские события».

В наши дни, вероятно, распознавать факторы среды и общества, влияющие на психическое здоровье, и работать с ними стало легче благодаря достижениям науки и техники. Об этом заговорили, в частности, в 2015 году, когда Томас Инсел, в то время – глава Национального института психического здоровья, потряс коллег заявлением, что покидает свой пост и уходит в технологический гигант «Google». Свое решение Инсел обосновал тем, что давно мечтает задействовать Интернет для усовершенствования диагностики и методов лечения. «Технология способна обеспечить почти весь диагностический процесс, поскольку можно применять датчики и собирать объективную информацию о поведении», – говорит Инсел, намекая, что подобные измерения, вероятно, придут на смену диагнозам по DSM[564]. Сеть взаимосвязанных датчиков поможет распознать неуловимые колебания в голосе или поведении человека, которые просигнализируют о начале психического расстройства. «Кроме того, многие методы лечения психических болезней – это психосоциальные интервенции, а их можно делать и при помощи смартфона», – добавляет Инсел. Особенно настойчиво он советует проводить дистанционно, при помощи смартфонов и планшетов, сеансы когнитивно-поведенческой терапии, поскольку это снизит барьеры, мешающие получить лечение[565].

Вокруг интернет-методов в психиатрии ведутся жаркие споры, особенно по вопросу о распознавании психических болезней при помощи онлайн-наблюдения за поведением человека. Например, депрессию можно выявить и диагностировать на основании закономерностей пользования Интернетом, а возможно, и по содержанию поисковых запросов. Психологи Эдриен Уорд и Пьеркарло Вальдесоло пишут, что «частый обмен файлами, интенсивная электронная переписка по почте и в чатах, склонность быстро переключаться с сайта на сайт или на другие онлайн-ресурсы – все это указывает на риск возникновения симптомов депрессии»[566]. Можно было бы задействовать подобные данные для выявления тех, кому нужно медицинское обследование, если бы не очевидные сложности, связанные с охраной частной жизни. Однако, если выйти на уровень выше, мы столкнемся с менее спорной мыслью, что можно анонимно соотносить данные о поведении в Интернете и его патологических закономерностях с общественными факторами и особенностями среды – характеристиками тех или иных регионов, экономическим положением, культурными нишами и т. п. Тогда интернет-скрининг послужил бы своего рода переписью психического здоровья населения, причем его чувствительность к самым разным критериям была бы несравнимо выше, чем у любого доступного в наши дни опроса. Так могут выглядеть современные классические исследования по психиатрической эпидемиологии, которые с небывалой ясностью покажут, что психическое здоровье – это не просто «сломанный мозг» конкретного человека, а феномен гораздо более масштабный, зависящий от ментального ландшафта, в котором обитают люди во всем мире.