Тень Аламута - Андрей Басирин

Не повторять ошибок? Шайтана с два! Ассасин вскочил на ноги и пнул миску, что стояла рядом с ас-Саббахом:

— Гори ты в аду, старый проходимец! Пусть плоть твоя обуглится, пусть желчь станет твоим питьем, а плоды заккума — пищей! Ненавижу!

Горло перехватило. Он сорвал со стены саблю и бросился на старца. О чудо! На коврах того не было. Ас-Саббах стоял за спиной Габриэля, укоризненно качая головой. Вновь и вновь наносил ассасин удары, но Гасан чудесным образом уклонялся.

Грохот воды разрывал уши. В зеркалах метались бесчисленные просверки. Сабля в руке Габриэля накалилась, и он бросил ее.

Вместо де Бюра приехала Мелисанда.

Кийа остался в Аламуте.

Балак убит Рошаном.

Когда нет ни того, кто заключает договор, ни того, с кем его заключают, да еще и сам предмет договора исчез, что остается?

Месть. Месть за поруганные надежды.

Габриэль вскочил, хватая ртом воздух. Кошмар расползся липкими ошметками по углам, понемногу отпуская ассасина. Теперь Габриэль знал, что делать.

Когда он спускался по скрипучей лестнице вниз, повествование было в самом разгаре. Кубейда как раз перешел к той части, где разбойники собирались мстить Али-Бабе, выкравшему тело убитого брата.

— Всем молчать! — выкрикнул Габриэль. — Слушать меня и подчиняться беспрекословно!

Рассказ шейха оборвался на полуслове. Тишина упала на людей шелковым покрывалом, и взгляды разбойников обратились к предводителю.

Как всегда бывало с Тенью в часы опасности, лица их казались ему чудовищными. Выпученные глаза, растрепанные бороды, шрамы. Ни один из разбойников не улыбался. Они не умели. Всё, что у них получалось, — это гаденько подхихикивать, сально гоготать, плотоядно ухмыляться и разражаться зловещим смехом. Когда кто-нибудь из них показывал зубы, от их щербатых оскалов в сердцах поселялась дрожь.

— Всё меняется, — громогласно объявил Габриэль. — Знайте же, что мне было видение. Наш имам, Гасан ас-Саббах, умер.

Вздох ужаса разнесся над ассасинами. Габриэль продолжал:

— Кийа Бузург Умид вернулся в Аламут. При этом он наделил меня особыми полномочиями. — Тень достал из-за пазухи подмененное письмо и помахал им в воздухе. — Вести разговоры с представителем франков мне дозволено.

— Но, повелитель… — робко начал Кубейда. — Мы хотели бы посмотреть на это письмо.

— Подойди и возьми.

Ассасины вздохнули и потупились. Заискивающий тон, которым разговаривал шейх, не предвещал ничего хорошего. Так оно и оказалось. Когда Кубейда протянул руку за письмом, Габриэль ткнул ассасина ножом.

— Так будет со всяким, — объявил Тень, вытирая заляпанный кинжал о бурнус Кубейды. — Со всяким, кто усомнится в моих словах. Мне и Аллаху не нужны умники. Мне и Аллаху нужны добрые мусульмане, готовые нести свет истины кафирам.

— Габриэлю — благословение и привет! — слаженно рявкнули ассасины.

Им стало легко и спокойно. События шли по накатанной колее. Всегда так было, что кто-то приказывал и убивал, если приказ не исполнялся. Всемирный порядок остался неизменным.

— Отныне и до послезавтрашнего дня вы должны оставаться на месте. Вы нужны мне все.

Все — это две шайтановы дюжины. Третья дюжина дежурила в городе: шпионила, вынюхивала и творила непотребства. Ослушник Кубейда был сороковым.

— В моем сердце вопрос, уважаемый начальник, — поднялся с места Ахмед Поджигай. — Я хочу навестить в городе приятеля.

— Лишь гиена и волк вам приятели, — любезно отвечал Тень. — Ты понял, Ахмед?

— Видит Аллах, понял! — И добавил сквозь зубы — так, чтобы не слышал предводитель: — Тогда ты, Габриэль, должен быть нам всем другом. Но я не вижу этого, клянусь разводом со своими женами.

— Франкский король посмеялся над нами. Он прислал женщину разговаривать с нами.

— Смерть ей и ему! — рявкнули ассасины. — А также им всем!

— Именно. А для этого нам следует кое-что предпринять.

Дверь распахнулась. Как всегда не вовремя, ворвался малыш Гасан:

— Деда! Мой знаменитый деда Джебаил!

— Ишь, постреленок, — умилились ассасины. — И не ведает, что врываться к старшим запретно для него.

Не успел Габриэль сурово нахмуриться, как мальчишка повис у него на шее:

— А что я знаю, деда! Слусай зе.

До ассасинов доносились лишь отдельные слова: «лыцаль», «месь не дал», «на клысе сидит». От удивления Тень забыл даже отшлепать ребенка.

— Воистину Аллах благоволит нашему делу! — воскликнул он, когда Гасан закончил ябедничать. — Только что планы кафиров стали открыты нам и дозволены. Отныне в них нет тайны.

— Повелитель, давайте зарежем их в их же постелях! — схватился за кинжал Ахмед.

— Нет. Кафиры привычны к сражениям. И хотя один правоверный стоит в бою десяти франков, мы рисковать не станем. — Тень поманил своих соратников к себе: — Вот восемь фиников. Кому их дать?

— Мне! — объявил Ахмед по прозвищу Поджигай.

— И мне! Мне! — вразнобой загомонили ассасины. Последний финик достался маленькому Абдулле.

— Каждый финик — это жизнь одного из франков. Я объясню вам, как поступить. Завтра Аллах поможет вам погубить всех спутников проклятой франкской девицы.

Малыш Гасан сидел с сияющими глазками:

— Это мой знаменитый деда Джебаил. А у вас нет такого деды!

Гильом де Бюр умел находить нужных людей. Может, по запаху, а может, по внешнему виду, но в любой толпе он безошибочно выделял тех, кто ему нужен. Наверное, потому, что сам принадлежал к таким. Разговаривая с Бертраном, коннетаблем Антиохии, он не мог отделаться от ощущения, что стоял перед зеркалом.

— Сир коннетабль, вы, конечно, понимаете, что я приехал в Антиохию не просто так.

Бертран оценил величину брюха Гильома и утвердительно кивнул. Сам он был толще де Бюра и оттого относился к нему покровительственно.

— Ядумаю, сир коннетабль, вы приехали, чтобы переговорить с князем Боэмундом.

— Именно так, сир коннетабль. Мы, видите ли, хотим Тир воевать…

— …и вам нужны войска. Сколько?

Как уже говорилось, Гильом прекрасно понимал Бертрана. А потому знал: вопрос «сколько» мог относиться к чему угодно, только не к численности войск.

— Наклонитесь поближе, сир коннетабль, — ответил он. — У стен могут быть уши.

Бертран отечески улыбнулся. Дворец князя строился по последнему слову зодческого мастерства. В стенах побулькивали «глухие» фонтаны — чтобы исказить звуки разговоров и сделать их недоступными слуху шпионов. Вместо ковров стены украшали цветные мозаики. От них зал казался гулким и холодным, но зато никто не мог спрятаться за ними. Дворец был защищен от подслушивания. И всё же, всё же…