Быть войне! Русы против гуннов - Максим Кисляков

Гунн с трудом проглотил наполнившую рот слюну, живот бунтует, казалось, еще мгновение – и он начнет пожирать самого себя. Но степняк оставался недвижим. Желание полакомиться хотя бы одной птичкой или блинным кругляшом неистово боролось со страхом помереть в корчах прямо возле стола. Тагулай хорошо помнил и знал, в каких муках мрут отравленные, – сам не раз приговаривал обреченных. Усталый вздох вырвался из груди, веки, будто налитые свинцом, опустились. Смотреть по сторонам больше не хотелось.

Голова Тагулая загудела, стала тяжелеть, будто наливается свинцом, слишком много мыслей и страхов наполнили ее за последние часы. Он выдохнул и решительно встал, шерстяное покрывало отлетело в сторону, задело кувшин с ромейским вином, тот опрокинулся, струйка рубиново-красной жидкости скользнула к краю и крохотным водопадом устремилась на пол. Гунн ухмыльнулся и направился к двери, бодрый стук раздался от ступенек.

Дажин ерзает на троне. В руках князя русов берестяной сверток, перехваченный шнуром, указательный палец играет разлохмаченным кончиком. Брови сдвинуты на переносице, губы шлепают в беззвучном шепоте.

Рядом с княжим троном возвышается фигура старца-советника, русые волосы с проседью собраны в аккуратные косички, на лице отчетливо проступает паутина морщин, однако в глазах – голубой задорный огонек. Дажин посмотрел на старца, во взоре едва заметной искоркой скользнула неуверенность. Тот лишь улыбнулся, успокаивающе кивнул, жилистая ладонь тронула плечо князя.

У парадного входа в зал раздались решительные шаги. Дажин скользнул взором и ухмыльнулся – Тагулай хоть и грязный степняк, но ступает уверенно в чужом княжеском тереме – как и подобает знати.

Советник хана уверенно шагает к трону властителя Русколани, начищенный до блеска каменный пол главной палаты терема князя урусов сотнями узоров убегает вперед.

– А, вот и досточтимый Тагулай, – добродушно произнес Дажин. – Мудрый советник друга Русколани – великого хана Ухтамара!

Гунн остановился в десятке шагов от трона и с достоинством поклонился.

– Вот! Письмо от дражайшего сына, – произнес князь, на вытянутой руке картинно выставив сверток бересты со шнуровкой, пальцы легонько побарабанили по краю послания. – Я его отправил по делам государственным за море, а он… удумал завернуть в некий ромейский городок. – Тагулай вдруг вскинул брови, в животе нехорошо похолодело. – И было б дело, а то так, погостить малость. Или как там?

Дажин раскрыл берестяной сверток, глаза забегали по строчкам:

– Ага… Прошу соизволения отбыть попутно в град Никею, дабы своими очами лицезреть людей веры диковинной – христиан… – Дажин оторвался от послания, в глазах вопрос. – Каково?

Тагулай слушает князя вполуха. В голове роятся сотни мыслей. Но больше – вопросов: Как? Почему? Зачем князь отправил его к ромеям? Или действительно наследник засвоевольничал… Наверное, уруские шакалы что-то подозревают? Да нет же, наверное, просто совпадение… или все-таки нет?

Советник хана вдруг содрогнулся – князь Дажин с хитроватой ухмылкой окликнул его:

– А у тебя, досточтимый советник хана Тагулай, есть ли дети?

– Нам, знатным гуннам, не с руки иметь потомство… разве что великий хан…

– Да брось ты, – добродушно махнул рукой в сторону гунна Дажин. – У каждого из вас, поди, по десятку наложниц. Ну, конечно, у того, кто не распростился с… гм, мужским достоинством. – По палате пробежал смешок. Тагулай побагровел, глаза сотнями стрел впились в заносчивого князя. Тот продолжает: – У вас таких, знаю, хватает, хватает. А так – слышал я про ваши любовные нравы-обычаи.

Он коротко хохотнул и, повернувшись к своему советнику-старцу, шутливо бросил: – Всякий раз, когда слышу про вашу любвеобильность, подумываю, отчего нам, русам, гуннами не стать?

Улыбка, как и тон княжих слов, Тагулаю все больше кажется издевкой. Глаза советника хана машинально сузились, глаза принялись бегать, как стайка жуков.

– Чтобы быть гунном, нужно им родиться, – осторожно произнес Тагулай, глаза неотрывно следят за князем. Тот держится раскованно и добродушно. Как знать, может, и вправду игривое настроение у этого князька, подумал гунн.

– И это верно. Так все же – есть ли дети у досточтимого Тагулая?

– Великая Кобылица пока не наградила меня наследником… А вот наш мудрый вождь имеет или имел… сразу двух наследников. Впрочем, как говорят некоторые злые языки, некто из народа урусов лишил одного из них жизни…

– Да-да, слышал, понимаю, скорблю… – со вздохом произнес Дажин, потом вдруг весело затараторил: – А я вот тоже решил обзавестись еще одним наследником… А что? Пусть будет при мне, пока один где-то в странах заморских. Все одно – помощь! Есть на примете у меня один малец. Хитрющий – до чертиков. Но это в нашем княжьем деле только на пользу. Кстати, могу познакомить тебя с ним. Как знать, может, через пяток-другой лет он сменит меня. Ты ведь не против, досточтимый Тагулай, а?

– Я… мне…

– Ну вот и славно, – с улыбкой произнес Дажин. И тут же повернулся к старцу-советнику и строго бросил: «Веди!» Тот с поклоном удалился.

Тагулай вновь ощутил холодную волну, бусинки холодного пота выступили на лбу. Поведение князя русов казалось очень странным. Ромеи, ненужные и странные расспросы, наследники, дети… В голове советника хана поднимается настоящая буря, однако внутри все больше крепнет ощущение, будто он – знатнейший гунн – становится участником, если не жертвой, какого-то зловещего действа.

Тем временем в княжескую палату вошел невысокий паренек, маленькая ручка до белых косточек сжимает обвитую жилами кисть старца-советника, белокурые волосы аккуратно причесаны, на теле – простая, но белоснежно-чистая льняная рубаха, на рукавах и поясе – красная славянская вязь, стремительно бегающая по кругу.

Но наметанный взгляд Тагулая тут же приметил: шаг неуверенный, глаза бегают, зыркают по сторонам, как будто здесь впервые, да и лицом простоват. Такой не может быть наследником князя урусов. Пусть и приемным.

– Ого, а вот и мой малыш! – радостно воскликнул Дажин. Руки князя заботливо привлекли к себе мальчонка. – Эх, души в нем не чаю…

Дажин наклонился к пареньку и указал на Тагулая.

– А это – досточтимый советник хана Ухтамара, вождя наших доблестных соседей гуннов…

При виде гунна мальчик вдруг замер, широко раскрытые глаза впились в Тагулая, лицо сделалось бледным, нижняя губа затряслась.

– Постой, ты что это задрожал, а? Испугался чего?

Но вместо ответа паренек лишь пролепетал:

– Они… они…

– А что они? – удивленно вскинул брови Дажин. – Обидели кого?

– Наша деревня… Они били… убивали… рвали, топтали нас конями… Тятьку, маму, всех! Мама… Ма-мааа!..

Ребенок весь задрожал, из груди вырвался вопль, слезы ручьем брызнули из глаз.

– Ой, ой, ой… Боги милостивые! – Дажин замотал головой, крепче прижал к себе плачущего ребенка. Ручейки слез срываются с подбородка и шлепают прямо на руки князю. – Горе-то какое неслыханное. И все это они, гунны?