Небеса нашей нежности - Анна Велозо

Наконец у него возникла другая идея, страшнее всех предыдущих: может быть, он пытался покончить с собой? В последний день, о котором он помнил, его преследовали печальные мысли и чувство безнадежности. Единственная женщина, которую он так любил, без которой он не представлял себе жизни, отвергла его, и на то были весомые причины, от них так просто не избавишься. Если бы Антонио был уверен в том, что Каро любит его, ничто бы его не остановило, он преодолел бы любые преграды. Но откуда ему было это знать? Разве она признавалась ему в любви? Нет. Может быть, ее утомляли его ухаживания, и своим напором он сам же обратил ее в бегство. Этот вопрос – бороться за свою любовь или нет – повергал его в состояние безволия. Может быть, тогда в нем проснулось стремление к смерти? По крайней мере, сейчас он уже знал, что Каро с ним на биплане не было. Рыбаки не заметили второго человека в самолете. С другой стороны, пассажир мог бы и выпасть, а найти тело в широких водах Атлантики… Да. Но Антонио прочитал все газеты Рио, вышедшие со дня его падения. Если бы кто-то из высшего общества пропал без вести, об этом написали бы. Тем не менее полную уверенность ему мог бы подарить разговор с Энрике, но друг так и не проведал его в больнице. Антонио был разочарован – и обеспокоен. Может быть, Энрике узнал об эскападах Аны Каролины? Или она сама призналась ему? И поэтому он избегает Антонио? Или Энрике еще не знает об авиакатастрофе? Это вполне возможно. Энрике был увлечен своими делами и не обращал внимания на газеты, если там ничего не писали о стройке. Но нужно быть совсем уж глухим и слепым, чтобы не прознать о случившемся. О падении биплана написали в передовице главной газеты Рио, и потом еще было несколько заметок. Мать Антонио – к его стыду – вырезала все эти статьи и собирала их в папку, словно речь шла о выдающемся достижении, а вовсе не о несчастном случае, чуть было не стоившем ему ноги. Доктор Жоао Энрике де Баррос показался Антонио человеком весьма неприятным, но компетентным, благодаря его усилиям ампутации удалось избежать. Был даже шанс, что когда-нибудь Антонио сможет нормально ходить, но, скорее всего, он навсегда останется хромым. Де Баррос прямо, без тени сочувствия изложил ему перспективы выздоровления, и Антонио был этому рад. Он терпеть не мог людей, лгавших о радужных возможностях и из сочувствия говоривших с ним как с впечатлительной девчонкой. В Европе Антонио не раз встречал искалеченных мужчин – ему стоило бы радоваться, что он не принимал участия в той ужасной войне и сейчас речь шла только о возможной хромоте. В больнице ему было скучно, и он читал все подряд. Теперь Антонио знал, что происходит в Рио: он читал газеты от корки до корки, новости важные и не очень, политические обзоры, статьи о спорте, даже объявления. В маленьком фельетоне в «Жорналь де Бразил» описывалось выступление певицы Бела Бель в «Касабланке», и Антонио что-то припомнил. Он знал это заведение, и фотография певицы показалась ему смутно знакомой, хотя под гигантской шляпой с фруктами едва можно было разглядеть ее лицо. Откуда же он ее знает? Антонио отчаянно пытался вспомнить, но тщетно. Проклятая амнезия!

Наверняка он видел ее выступление в то время, о событиях которого теперь забыл. Но чем дольше Антонио раздумывал, тем недоступнее становились обрывки воспоминаний, всколыхнувшиеся от этого снимка.

Иногда, просыпаясь, он чувствовал, что образы его сна были навеяны событиями, произошедшими в те недели. Но в этом сумрачном состоянии, на грани сна и яви, он видел то, чего случиться никак не могло, иначе ему об этом рассказали бы. «Ты летел над Амазонкой. Ты попал в шторм над Флорида-Кис». Но это было невозможно! Судя по тому, что ему говорили, последние недели он провел в Рио. Однако образы были такими яркими, словно этот полет состоялся совсем недавно. Порождены ли они его фантазией? Или перед несчастным случаем он мечтал об этом полете, строил какие-то планы? Да, похоже, он планировал долгий перелет, вскоре это стало очевидно. Среди писем, которые его отец приносил в больницу, были счета за предметы, нужные в путешествии, – например, спальник и фонарик. Кроме того, приходили ответы от авиаконструкторов, живших в США. Инженеры выражали свое сожаление о том, что не смогут ему помочь. Антонио было стыдно получать отказ, не зная, о чем он просил этих людей.

Как бы то ни было, он все еще помнил, как выглядит Каро. Долгие часы, проведенные в одиночестве, когда ни близкие, ни друзья не сидели на краю его кровати, обжигая Антонио сочувствующими взглядами, он посвящал воспоминаниям о ней. Как неловко, как неуклюже она выглядела тогда в Париже, в том кабаре: совсем еще девчушка, отчаянно разыгрывавшая роль «фам фаталь». Как она была прекрасна в брюках и шапке пилота, с ярко-красной помадой на губах и коротким локоном, выбившимся из-под шлема! Как страстно она отдалась ему на карнавале: веки опущены, рот приоткрыт, голова запрокинута, за спиной – крылья бабочки. Это воспоминание было самым лучшим, оно отражало все мечты и устремления Антонио: вновь увидеть, как она трепещет от его прикосновений, беззаботная, свободная.

Хуже всего в больнице были вечера. Больным подавали омерзительный ужин, да еще и в пять часов вечера, поэтому все остальное время делать было нечего. Оставалась скука. И одиночество.

Антонио еще никогда так много не читал: газеты, справочники по самолетостроению, сборники стихов, модные романы. Он жадно проглатывал все, что приносили ему сердобольные посетители. Эти произведения не трогали его душу, главное – прочитать побольше и побыстрее, а качество не имело значения. Его обычная привередливость в вопросах чтения скрылась в укромном уголке сознания, там же, где и память тех двух недель. Антонио надеялся, что и то, и другое вернется.

Доктор де Баррос заверил его, что вскоре воспоминания вернутся. О том, восстановятся ли предпочтения Антонио в чтении и еде, он не говорил.

– Посмотри-ка, любовное письмо! – ухмыльнулся отец, протягивая ему конверт. – Почерк явно женский. Кто это тебе пишет?

Антонио взял послание, осмотрел его со всех сторон, но адреса отправителя не нашел, только в углу стояли буквы – А. К. К. Его сердце бешено забилось в груди, но в присутствии отца Антонио не хотел читать письмо, не хотел говорить отцу, что ему пишет дочь заклятого врага их семьи.

– О, это одна пожилая дама из телеграфного бюро, она присылает мне билеты в кино. Недавно мы с ней побились об заклад, и она проспорила. – Ничего лучшего ему в голову не пришло.

– Только маме не говори, что ты споришь на деньги. Она считает, что это против воли Божьей. И никогда не спорь с женщиной.

Антонио покачал головой.

– Я так обычно не делаю. Только если уверен на сто процентов, что я выиграю.

Время до ухода отца тянулось бесконечно. Едва дверь за ним закрылась, как Антонио разорвал конверт. Каро! Наконец-то она написала ему!

Но, прочитав письмо, он застонал от разочарования. Она написала ему только для того, чтобы пожелать скорейшего выздоровления. И сообщить то, что и так уже было понятно по ее молчанию. Пожелание скорейшего выздоровления, ну надо же! Как равнодушно, как холодно она написала ему. По сравнению с этим посланием поздравительная открытка от занудливого старого профессора покажется образцом сердечности.