Прощай и будь любима - Адель Алексеева

– И вы смирились с этой Дульцинеей! Я не узнаю вас, Петрович!.. Ну а ваши-то стихи она оценила или как?

– Это мне неведомо.

– Ну, а осталась ли она у вас? – допытывался Василий. – В тот вечер, в ту ночь?

Барон совсем скис.

– В том-то и дело, что нет. Сказала, что у нее бабушка заболела.

– А… на следующий день была потом еще?

– Бывать у меня она бывала… Только не ночевала. А меня не оставляет чувство какой-то нечестности… розового тюля или паутины. Что делать, Вася?

– Не переживайте, Петрович! Все проходит! Помните, что сказано в Библии?

– Она совсем не плохая, просто жизнь у нее такая… Я верю все же, что перевоспитаю ее, вот увидишь. – Но тут Петрович вдруг как бы сбросил с себя паутину, и заговорил его общественный темперамент: – Так ты говоришь, что в правительстве нашем не все ладно? Но ведь свободы – море? И частная собственность, как при капитализме… Что-то у меня в голове все это не укладывается, недоумеваю я…

И рыбаки стали сматывать удочки, а Валентина, у которой всегда со сном было плохо, на целую ночь погрузилась в раздумья. Вот уж правда: седина в бороду, а бес… к Катерине-обманщице. Да, впрочем, он (Виктор) и в молодые годы куролесил – там, возле гостиницы «Москва», с хозяевами в Калинине, да и с Оксаной тоже… Дурачок с возрастом, кажется, поумнел, добрые дела делает, но – потерял голову из-за этой певички. Но чем же закончилась эпопея в «доме для бродяг»? Долгое время он не звонил, около года, но все же… Вот обрисовалась и третья картина.

Виктор Петрович сидел вечерами у окна, курил трубку, и табак сыпался на его белую, совершенно белую бороду, потерявшую свое благообразие. Выводили его из такого состояния только заботливая Маргарита да музыканты, которых она старалась собрать в конце месяца.

Телефонный звонок. Барон берет трубку – там молчание. Он в ярости: «Черт возьми!».

Раздается стук в дверь, влетает Саша и пускается в пляс. (Оба неудачливых бизнесмена по-прежнему в доме Райнера.)

– Ты что, – кричит Паша, – с катушек долой? Веселишься без причины? Через месяц презентация экологически чистого дома, а вагона с кедром все нет и нет.

– Что делать?! Судьба играет бизнесменом, а бизнесмен играет на магнитофоне. Слышишь ансамбль «Иванушки-интернейшнл»? Это же наша жизнь, наш символ: Иванушки без интернейшнл – никуда! – Кривляется и поет:

Звонок в дверь.

– Кого еще несет? – ворчит Павел. Но натыкается на большую коробку. – А это что? Откуда тут?

– Это Маргаритино, – отвечает Саша. – Одежду собирает, складывает, посылает какой-то старухе в деревню, у той двадцать семь внуков и правнуков.

Входит Маргарита, берет одну коробку, весело смотрит на Сашу, удаляясь, опять оглядывается, не без кокетства.

Саша поет:

– «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…»

Маргарита, пританцовывая и глядя на Барона, поет:

– День рождения Барона – день варенья!.. «Я оглянулась посмотреть, не оглянулся ли он, чтоб посмотреть, не оглянулась ли я…» – и удаляется на кухню.

Снова раздается звонок в дверь. Саша бежит, возвращается, за ним – Катерина.

– Виктора Петровича нет дома, – раздается сердитый голос Паши.

– А где он?.. – она заглядывает в комнату. – Впрочем, я пришла в свой дом, так что – ухаживайте! – Бросает на руки Саше пальто. Услыхав музыку, начинает медленно, завораживая, танцевать. – Я фанат этого ансамбля, Сашок!

Почему не позвонил ни разу? Я оставила свой телефон, – обнимает его, танцуя.

Саша останавливается, изображает дурачка:

– Ах, простите, сударыня! Я думал, что гулял на вашей свадьбе, – разве это не так? Ваша больная бабушка оказалась здоровее моей.

– А-а-а… Ты что, прикидываешься, не понимаешь, что я вышла замуж, только чтобы временно прописаться?

– И как долго «временно» живете вы в Москве, кудесница?

– Давно!

– И все таким же способом? Да вы просто… просто… – Он не замечает, что в дверях стоит Барон. – И у тебя не дрогнуло внутри?

Катя вальяжно, по-купечески садится, протягивает к Саше руки:

– Я молода и свободна!

– Он же хочет помочь тебе. Вытащить тебя из ресторанного болота! – Однако поддается на ее ласки.

– Налей-ка мне лучше и не читай нотаций! – Катя обнаруживает в дверях Петровича. Ничуть не смутившись, подходит, обнимает его. – А вот и мой благоверный! Наконец-то вернулся.

– Я все слышал, Катя, – отвечает он.

– Насчет прописки? Да я просто шутила… но ведь и ты говорил, что квартира пропадет… в случае чего, а я, может, что-нибудь сделаю с твоими архивами… Петрович! Да я ж погибну! Неужели тебе меня не жалко? У вас-то – вон какие разговоры, романсы, целый театр, а там… – кладет голову ему на плечо. – Ты же обещал мне свободу: когда захочу, тогда и останусь.

Тот остывает и предлагает:

– Хорошо, Катя, давай по-доброму разойдемся. Извини, я человек старорежимный, не терплю лжи и мелкого вранья! Прости.

Катя в ярости:

– Что? Разведемся? Нашел игрушку! За дурочку меня держишь? А как же секс? Ведь он все-таки существует! – Садится с ним рядом.

– Ах, Катя, я не понимаю тебя… – Петрович растерян, внезапно встает в позу рыцаря: – Довольно! Мой разум, вернись ко мне!

Саша в восторге делает какие-то движения, прыжки.

– Ах так! Сашка, проводи меня! Но я еще вернусь! – Катя одевается.

– Нет, я сам провожу вас, дорогая… до лифта, – сурово говорит Виктор Петрович. – И – навсегда!

Возвратившись, хозяин потирает грудь, бормочет: «Она, последняя любовь, подарок поздний Божьей милостью». Дрожащими руками наливает эликсир в плоскую бутылочку и шнурками, бинтом приспосабливает ее в области сердца.

– Что это, Барон Викто́р? – хохочет Саша.

– Мой эликсир.

– Да это ж настоящие доспехи! Дорогой Дон Кихот! Наш вечный Дон Кихот! Ну а я – ваш Санчо Панса, готов сражаться!

Катя уже исчезла.

* * *

Вбегает взволнованная Лиза-Бима – скоро его день рождения! – смотрит на часы, возвращается, приносит блюдо с мантами. Входит ее новый знакомый краевед с букетом цветов. Здесь Рита, Лиза, Майя, Саша с Пашей.