Лунные хроники. Мгновенная карма - Марисса Мейер

Я откашливаюсь.

– Э-э. Мама? Папа? Это Квинт.

Квинта резко поворачивает голову, и улыбается во весь рот. Он приветствует их с необыкновенной любезностью. Мистер Барнетт, миссис Барнетт, приятно познакомиться.

Он восхищается коллекцией ракушек Пенни.

Расспрашивает Элли о платье с обезьянкой и охает с надлежащим изумлением, когда она показывает ему, как блестки меняют цвет, когда проводишь по ним рукой вверх и вниз.

Я наблюдаю за их общением, чувствуя себя ужасно неловко, хотя и не знаю, почему. Кажется, что это важно, но я не могу сказать, насколько меня волнует, нравится ли моей семье Квинт и нравится ли моя семья ему.

В любом случае, это не должно иметь значения.

Это не имеет значения.

Действительно. Никакого.

Папа притворно хмурится:

– Значит, это из-за тебя моя дочь так много работает этим летом и совсем не развлекается? Разве вы, ребята, не знаете, что летние каникулы должны быть потрачены на безделье? А не на эту, – он обводит рукой пляж, – благотворительную чепуху!

Мама закатывает глаза и хватает папу за локоть.

– Он просто шутит. Мы думаем, что это замечательно.

Квинт бросает на меня косой взгляд.

– Хотите верьте, хотите нет, но все это очень весело. По крайней мере, для меня.

У меня екает сердце, когда я впервые осознаю, что и мне тоже весело. Планирование, организация – я чувствую себя в своей стихии.

А Квинт… ну, я бы сказала, что его компания не такая уже невыносимая, как раньше.

Мы с Квинтом машем им вслед, когда они вчетвером уходят со своими мешками. Элли настаивает на том, чтобы ей дали граббер для захвата мусора, хотя зрительно-моторная координация у нее недостаточно хорошо развита, чтобы использовать его должным образом. Я слышу, как мама прибегает к уловке, объявляя условие: кто соберет больше мусора, тот и выберет, что у нас будет на ужин. Элли с криком «скабетти!» мчится по пляжу.

– И ты говоришь, что нет ничего хорошего в младших сестренках?

Я вздрагиваю.

– Иногда они не так уж плохи.

– Мне они показались замечательными.

Я боюсь взглянуть на него, иначе он наверняка увидит, как тает мое сердце от этого простого замечания.

Мы почти наполнили два огромных мусорных бака, когда возле палатки появляется кое-кто еще.

– Привет, Квинт. Пруденс.

Я оборачиваюсь.

Майя наклоняется над столом, сжимая в руке голубой флаер, который папа вручил ей утром в магазине.

От удивления я приоткрываю рот. Даже не верится, что она пришла.

– Привет, Майя! – Квинт сияет. – Пришла помочь? – Он протягивает ей мешок для мусора.

На ее лице мелькает неуверенность, но она быстро скрывает ее за улыбкой… хотя и без особого энтузиазма.

– Вообще-то у меня есть вопрос.

– Валяй. – Квинт откладывает мешок в сторону и подходит к ней. Словно его втягивает в ее орбиту.

Я ощетиниваюсь и тут же начинаю злиться на себя за это.

– Я потеряла кое-что недавно, на вечеринке у костра. – Она заламывает руки. – И вот подумала, может, кто-то из ваших волонтеров подобрал.

– Что именно?

– Сережку. С бриллиантом.

Я отвлекаюсь на другую коробку, снимая клейкую ленту.

Конечно, именно поэтому она здесь. Не для того, чтобы помочь, а чтобы узнать, не нашлась ли ее пропавшая драгоценность.

Странно, но меня утешает мысль о том, что она здесь не для того, чтобы помочь с уборкой. Я знаю, что не должна испытывать таких чувств, но до сих пор потрясена тем, как мило она вела себя утром с Джудом и Ари. И трудно примирить это с моими туманными воспоминаниями о вечеринке у костра.

– О, облом, – сетует Квинт.

Он знает – мы все это знаем, – насколько маловероятно, что пропажа обнаружится. Песок находится в постоянном движении. И такая маленькая вещица, как сережка, может затеряться и исчезнуть в течение нескольких часов, унесенная в море или похороненная до конца времен.

Но… что-то мне подсказывает, что с сережкой Майи такого не случилось. Хотя я не могу знать наверняка, у меня такое чувство, что сережку подобрала та старушка, которую я встретила вчера. Я не разглядела находку, но помню, как она искрилась на солнце.

Я скручиваю клейкую ленту и бросаю ее в мусорный бак рядом с палаткой.

Комок отлетает рикошетом и падает на песок.

Я недовольно фыркаю.

По крайней мере, это хороший повод не смотреть на Майю. Я знаю, что у меня на лице написано чувство вины, даже если… я ничего не делала. Это происки мироздания. Наказания и награды. Карма.

– Мне очень жаль, – говорит Квинт. – Я не припомню, чтобы кто-то сдавал что-то подобное. Эй, Пруденс?

Я застываю на полпути к мусорному баку.

– Никто не приносил сережку?

– Вот такую, – добавляет Майя, вынуждая меня посмотреть ей в глаза. В руке у нее маленькая коробочка, а внутри – одинокая сережка. Бриллиант-солитер в изящной золотой оправе филигранной работы. Бриллиант крупный. Крупнее, чем камень на обручальном кольце моей мамы.

Но что меня поражает в этой сережке, так это ее замок. Он защелкивается, закрывая петлю, что предотвращает выпадение серьги.

У меня есть пара сережек с таким замком, и я знаю, что их практически невозможно потерять, если только рычажок не сломается.

Если только карма не пожелает этого.

– Э-э, нет, – лепечу я с виноватой улыбкой. – Не видела ничего подобного.

– Я могу предупредить добровольцев, чтобы они имели в виду, – предлагает Квинт. – Где ты была, когда потеряла ее?

– Вон там, у скал, – говорит Майя. – Пожалуйста, дай мне знать, если кто-нибудь ее найдет. Эти серьги принадлежали моей бабушке. Они были…

Она замолкает, и мои плечи напрягаются. Ее голос дрожит, когда она продолжает:

– Она умерла в прошлом году, и это ее последний подарок, и… я просто… я приходила сюда почти каждый день после той вечеринки, искала…

Чувство вины царапает горло.

Но я не сделала ничего плохого. Она сама виновата, что потеряла сережку. Это карма!

– Конечно, одна у меня осталась на память. Уже кое-что, – говорит Майя со слабой улыбкой. – Но все-таки не то.

– Мне очень жаль, – говорит Квинт. – Я дам тебе знать, если что-нибудь выяснится.

– Спасибо, Квинт. – Она выдерживает паузу, переводя взгляд на меня.

– Еще хотела сказать… Видеть, как вы работаете вместе и, судя по всему, не замышляете поубивать друг друга – действительно странно. У меня такое чувство, будто я только что ступила в «Сумеречную зону»[52].