Тёмные времена. Звон вечевого колокола - Илья Куликов

– Да, Святослав, я не имею ничего против. Он княжич и должен будет помогать тебе, как только сможет.

– Он будущий князь Твери и должен это знать с младенчества. Кто знает, когда он станет князем. Я должен обучить его, как править.

– Не говори так, Святослав! Достаточно в нашей семье пролито слёз. Дай Господь, чтобы ты княжил лет ещё сорок пять!

Осень была дождливой, и вскоре кашель, который почти прошёл у Павши, вернулся обратно. Когда посадник вернулся в Новгород, то ему казалось, что он снова молод и что ему едва исполнилось пятьдесят, но, видно, время его уже подходило к концу.

Все его почитали и низко кланялись, когда видели на улице. Он продолжал оставаться посадником, но нити правления Новгородом совсем вылетели из его рук. Вдобавок ко всем невзгодам старик сильно простудился и последние дни едва мог встать с постели.

В его тереме только и говорили о том, что он отходит в мир иной. Все приходили прощаться, просили прощения и, отводя глаза, говорили и так очевидную для Павши вещь, что он скоро поправится.

Сам Павша Ананьевич по-прежнему размышлял, как вернуть себе власть, и помирать не собирался. Старого посадника брало зло от этих посещений со слезами на глазах. Особенно его возмутило, когда пришёл прощаться его внучок Захарка.

– Всё, дед, благослови меня бороться за посадничество! Всю жизнь свою посвящу, чтобы посадником стать.

– А с чего ты взял, что я помру? Я, может, ещё лет десять проживу, – злобно ответил Павша Ананьевич.

– А с того, дед, что я тебе сейчас уже почти час пытаюсь отвар влить, а ты ничего не смыслишь. Всё, дед. Приходил поп, но ты не стал с ним говорить. Не помнишь?

Павша Ананьевич не на шутку испугался. Врёт внучок! Не было такого. Ему надо сейчас выпить целебного отвара да созвать вече! Надо бы Ярослава Ярославовича обратно на княжение звать. Что-то он с этим Дмитрием просчитался! Лучше уж Ярослав с Паскудой, чем Димка с Квашнёй. Главное, надо Ядвигу извести. За неё греха точно не будет.

– А скажи-ка мне, внучок, как там Ядвига-литовка поживает! Надо её с терема Марткинича поганой метлой прогонять! Вот бесиха!

– Дед, так ведь ты её мечом проткнул!

Павша Ананьевич вспомнил этот момент и тут же притворился, что он это специально сказал, проверяя внука.

– Ха! Конечно, проткнул. Ладно, внучок, некогда мне тут лежать, скажи, чтобы седлали Гнедого, поеду в Городище. Тысяцкого выбирать надо!

– Дед, Гнедой давно издох, пока ты в Костроме был в плену. Тут священник пришёл. Облегчи душу.

Захарий Михайлович вышел от деда, и его окружили многочисленные родственники.

– Ну как там? Узнал он тебя?

– Узнал, – со слезами на глазах сказал Захарка, – хочет ехать тысяцкого выбирать и про Ядвигу-литовку спрашивал.

– Ну, всё, отходит с миром! Сегодня, наверно, преставится!

Павша Ананьевич не хотел умирать и вновь и вновь цеплялся за жизнь. Ещё неделю шла эта борьба. Посадник нередко в беспамятстве говорил на вече, ругался с боярами и даже упрашивал забыть один долг.

Бояре не могли до самого его последнего вздоха вернуть сан посадника Мишину, боясь того, что Павша придёт в себя.

Однажды утром Павша Ананьевич проснулся, сам встал с постели и вышел к столу. Все его родичи с ужасом смотрели на него.

– Захарка! Зови всех именитых людей Новгорода ко мне, буду говорить свою последнюю волю.

К обеду все пришли к Павше Ананьевичу и заняли свои места.

– Именитые люди Новгорода! Я отхожу в мир иной с тревогой за Новгород. Чтобы не было после моей смерти смуты, посадником должен стать Михаил Мишин.

Павша понимал, что его слова мало что теперь значат, но уйти он должен был достойно.

– Все своё имущество я завещаю Господину Великому Новгороду, за исключением того, что ранее при жизни уже отдал своим детям. Прошу треть отдать Церкви, чтобы молились о моей душе. Бояре! Берегите Новгород! Берегите вольности наши, кровью добытые, и всегда думайте прежде всего об общественном благе, а уж потом о наживе.

Красиво звучит, подумал Павша Ананьевич, понимая, что у него не осталось почти ничего, так как ещё при жизни все капиталы заграбастал сынок. Интересно, хоть одного из этих пройдох проймут его слова? Может, и впрямь он благо Новгороду сделает.

После того как бояре ушли, Павша Ананьевич исповедовался и тихо заснул вечным сном. О его смерти тоскливым звоном сообщили простому люду все церкви Новгорода.

Люди плакали на улицах и возле дома посадника. Кто-то говорил, что вместе с ним умерла и вся вольница Новгорода, а кто-то – что умерла и совесть. Все помнили, как во время голода он раздавал хлеб и, не боясь, заставлял князей служить Новгороду, а не просто обирать его.

Звон вечевых колоколов любой новгородец никогда не спутает с обычным звоном. Хоть и не всегда принимаемые на вече решения были правильными, но они были народными, и за них люди смело шли биться. Проезжие иностранцы называли это варварством, считая, что это безумно. Кто сильнее, тот и прав, говорили они. Неважно, как будет лучше, лишь бы силы было больше, презрительно пишут они в своих заметках, не понимая всей русской души.

Нередко доказывая свою правду в бою, новгородцы бились словно медведи, а упав, поднимались и продолжали бой. Это была не просто драка – это было испытание воли, и если ты готов биться до последнего вздоха за свою правду, то она восторжествует.

Кто-то обвиняет вече в том, что на него нередко специально приходили люди, которые отстаивали не свою веру, а бились за деньги. Это не секрет, и в те дни никто этого не скрывал, но по-настоящему крепко за свою правду стояли не те, кто пришёл биться за деньги, а те, кто бился за правду.

Во всем мире это был, пожалуй, единственный город, где действительно правил народ. Бояре и князья служили Отцу Городов Русских, а не повелевали им. Здесь, в Новгороде, даже архиепископа выбирали! Пройдёт много лет, но обычаи Новгорода не погибнут. Так или иначе, они найдут своё отражение на Руси и станут частью великой русской культуры, которую многим просто невозможно понять.

с. Лески,

Брянская область.

Февраль – март 2017 г.