Тайный искуситель - Тина Сент-Джон

Синан смотрел на Захиру, но заговорил с Джалилом.

— Тебе было приказано стоять на страже и убедиться, что сюда никто не придет. Помнишь подобный приказ?

Фидаи, стоявший рядом с ней, нервно переступил с ноги на ногу.

— Да, господин.

Захира почувствовала, как холод ползет по спине, когда ее отец обернулся к своим людям. Двое телохранителей, стоявших за спиной Синана, вышли вперед и стали по обе стороны от господина. Один из них вынул кинжал.

— Н-но, господин… — запнулся Джалил. И вскинул руку, словно стараясь остановить приближение стражей Синана. — Она ваша дочь. Она была в опасности. Я думал…

— Да, — с ледяным спокойствием прошипел Синан. — И в этом твоя ошибка.

Он взглянул на двоих фидаи, и они шагнули к Джалилу.

— Отец, — вскрикнула Захира, — отец, нет!

Слишком поздно и тщетно. С эффективностью, ради которой она сама тренировалась долгие годы, ассасины бросились к Джалилу и перерезали ему горло. Его кровь хлынула на песок, когда он упал, пятна казались черными в слабом свете фонаря.

— Сбросьте его с обрыва, — скомандовал Синан. — Пусть река отнесет эту рвань к морю.

Телохранители подняли обмякшее тело Джалила и отнесли его на несколько метров вперед. В темноте казалось, что к темной каменной стене, но затем Захира поняла, что у стены находился глубокий провал. Стена возвышалась над пропастью, расколом в камне. Люди Синана остановились и бросили тело Джалила вниз. Оно упало в воду, раздался далекий всплеск, тут же затерявшийся в реве океанского течения.

Захира поморгала, чтобы утишить ярость, и уставилась на чудовище, бывшее ей отцом. Она была в ужасе от увиденного, но его она боялась больше. Он прожег ее взглядом, и она попятилась, отчего в его угольно-черных глазах блеснуло веселье.

— Скажи, что ты здесь с хорошими новостями, Захира. Франк мертв?

Она не могла ответить, язык словно приклеился к нёбу. Синан захихикал в ответ, тонко и злобно.

— Я должен был знать, что тебе не хватит сил, — продолжил он едва слышным шепотом. — Ты слаба. Ты женщина. Ты мне отвратительна.

Было время, когда Захира ощетинилась бы в ответ на такие слова, она была выращена, чтобы уметь защитить себя, она объяснила бы, как прошла ее миссия, как она старалась, настаивала бы, что не слаба и не заслуживает его отвращения. Но куда больше ее сейчас беспокоило то, что в ее жилах течет его кровь, что она может быть похожа на него. И то, что она так долго хотела одобрения от этого жестокого человека, готова была на все, чтобы заслужить его. Ей было больно оттого, что она боялась его настолько, что решилась предать любимого человека — рискнуть потерять его навсегда, — только бы не столкнуться с яростью Синана. В этом была ее слабость. Это было отвратительно.

— Отец, — сказала она, и слово горечью осело на языке, — я никогда ни о чем тебя не просила, но сегодня я умоляю тебя о милости. Я пришла просить тебя освободить меня от судьбы клана и дать клятву, что ты не тронешь Себастьяна.

Лицо Синана не выказало ни малейшей реакции на ее просьбу. Он смотрел на нее без выражения, сжав губы в тонкую линию, которая терялась в седой бороде.

— То и другое было почти что в твоих руках, сделай ты то, за чем мы тебя послали. Ты не смогла, Захира. Ты знала, что на кону, ты понимала, какой будет цена провала. И эту цену заплатит твой франкский любовник.

— Мне неважно, что будет со мной, — сказала она, упав перед ним на колени. — Отец, я умоляю тебя. Прошу, не воплощай своей угрозы Себастьяну.

— Я никогда не грожу впустую, Захира. Тебе стоило это знать.

— Так ты убьешь его? — задохнулась она, сходя с ума от отчаяния. — Неужели я никак не могу тебя переубедить? Неужели ничто не заставит тебя передумать?

Она не видела ни милосердия в его немигающих глазах, ни следа человеческих эмоций, на нее смотрела лишь темнота. Его голос был пустым, как пропасть, ведущая к морю.

— Ты обесчестила себя, когда пришла сюда умолять меня. Более того, ты обесчестила меня. — Он отвернулся, готовый зашагать прочь.

— Нет, отец, — сказала Захира, заставив голос не дрожать. — Потому что у тебя нет чести.

Звенящее напряжение сомкнулось вокруг нее, другие фидаи приглушенно переговаривались, шокированные тем, как безрассудно бросают вызов их ужасному лидеру. Синан остановился и развернулся к ней, вглядываясь в ее лицо. В его глазах она видела свою смерть, но отвечала на взгляд с равной ненавистью.

— Ты правишь кровью и ужасом, — обвинила она. — Ты считаешь, что, если тебя боятся за то, что щелчком пальцев ты можешь оборвать чью-то жизнь, тебя уважают. Но это не так. Страх и уважение отнюдь не одно и то же. — Она покачала головой, чувствуя, как ее собственный страх исчезает во вспышке нарастающей ярости. — Подчинение, которого ты требуешь, не имеет ничего общего с честью и восхищением. Ты не лидер. Ты чудовище.

Сила уверенного удара Синана швырнула ее на песок. Она коснулась звенящей от боли щеки, в голове на миг помутилось.

— Ты думаешь, что знаешь меня, девчонка? Позволь же сказать, что ты такое. — Он потянулся к ней, сжал ее подбородок, впиваясь костлявыми пальцами в ее щеки, рывком задирая ее лицо к своему. — Ты ничто. Ты мое собственное творение. Я создал тебя из пыли и слез, из предсмертных воплей твоего народа, который я размозжил каблуком.

Захира отпрянула от полных ненависти слов, в ужасе от истории, которая медленно проникала в ее мозг.

— Ты молишь меня сейчас, как умоляла меня твоя мать много лет назад. Как умолял твой отец, просив пощадить его жену и ребенка. Все вы слабы, все бесполезны. Я должен был убить тебя тогда, вместе со всеми.

— Нет, — простонала Захира, зажмурившись, словно пыталась не видеть кошмара, который всколыхнулся в памяти от жестокого признания Синана.

Теперь она видела все: караван англичан-пилигримов, бредущий по пустыне к Иерусалиму, путешествие, которое она не вполне понимала, потому что ей было всего два года. Но она поняла страх, который охватил ее семью, когда отряд сарацинских всадников перевалил через гребень холма, ястребами падая на группу христианских паломников. Она понимала опасность, панику, которая заставила маму кричать, когда отца избили и потащили прочь от фургона. Все они кричали, все плакали, взрослые молили о пощаде, дети вопили.

Один из всадников вырвал Захиру из рук матери, поднял в седло своего тонконогого вороного коня. Их пальцы в последний раз соприкоснулись и разделились, конь под Захирой начал двигаться. Она кричала, звала маму, поворачивалась, чтобы увидеть ее, и сквозь слезы видела, как одетые в черное сарацины уничтожают караван мечами и дымящими факелами. Захира услышала крик позади. Слышала, как кричит в смертной муке отец, как ее мама выкрикивает ее имя сквозь общий шум.

— Джиллиан! — кричала она. — Нет! Только не мою Джиллиан!