Под чужим знаменем - Игорь Болгарин

– После того как с таким трудом наладили работу? – Павел искоса посмотрел на девушку.

– Что делать? – беспомощно развела Наташа руками и так же беспомощно улыбнулась той самой улыбкой их далекого детства…

– Вероятно, проверка была связана с тем, что я стал адъютантом его превосходительства, – задумчиво, словно сам себя расспрашивая, проговорил Кольцов. – Откровенно говоря, я так и не расшифровал, что хотели выяснить. В чем меня подозревают?.. Во всяком случае, будем надеяться, что на какое-то время Щукина успокоят результаты. А я буду настороже. Обещаю это!

– Тебе виднее, Павел, – с тихой опасливой тоской в глазах сказала девушка. – Но я тебя прошу, очень прошу, Павел, постарайся без нужды не рисковать.

– А разве это возможно в нашем деле? – с наигранным весельем спросил он.

Наташа понимала, что это действительно невозможно, но вопреки всему тихо повторила:

– И все-таки… Во всяком случае, я не думаю, что Щукин этим ограничится.

Навстречу им, четко печатая шаг и глазами поедая офицера, прошли несколько солдат – некоторые были в обмотках. Ответив на их приветствие, Кольцов огляделся – вокруг никого.

– Связь восстановлена?

– Да. Есть что-то срочное?

– Ничего существенного, – перешел на деловой тон Павел и извлек из кармана мундира несколько листков. – Копии оперативных сводок.

– Отправлю завтра, – уязвленная его казенным тоном, сказала сухо Наташа и, помедлив немного, спросила: – Скажи, Павел, следует ли нам так открыто гулять по городу?

Видимо, ее все время мучил этот вопрос, но задала она его только при расставании. Павел понял, что ей нужно ответить серьезно и всю правду. И все же он не удержался, насмешливо сказал:

– Ты о чем заботишься? О моей репутации?

Наташа вспыхнула и все же спокойно ответила:

– Отчасти о репутации, отчасти о конспирации.

Павел взял Наташу за руки.

– Мне было приятно провести с тобой этот вечер, – сказал он тихо и внушительно. – А кроме того, так нужно.

Наташа вскинула на Павла удивленные глаза.

– Почему же «так нужно»? – Ей стало нестерпимо обидно, что Павел отговаривается от ее расспросов казенными, малозначимыми словами, а ведь она-то имела право, да-да, имела право на особое, душевное доверие Павла.

– Если я буду жить затворником, это может броситься в глаза тому же Щукину, – продолжил Павел. – Его глаза есть почти повсюду в городе… Как живут офицеры? От романа к роману, от флирта до флирта, от кутежа до кутежа… Мне нужно жить как все: участвовать в кутежах, заводить романы… как все!

– В таком случае заведи настоящий роман! – насмешливо посоветовала она.

Кольцов, уловив в ее голосе обиду, ответил полушутливо-полугалантно:

– Вот я и пытаюсь, – и тут же подумал, что покривил душою, солгал. А чуть раньше эти слова были бы почти правдой – до встречи с Таней…

Расставаясь, они с Наташей условились встретиться на следующий день, от шести до семи вечера, возле Благовещенского базара.

Генерал Ковалевский был скуп на похвалы. Однако, получив от Щукина карты Киевского укрепрайона, он растрогался, наговорил много хороших слов и долго благодарил полковника. Но под конец разговора все же подлил ложку дегтя – потребовал от Щукина объяснений по поводу вчерашнего происшествия в приемной.

Щукин недоуменно и терпеливо выслушал командующего и затем откровенно сознался, что совершенно не посвящен в этот прискорбный инцидент, и пообещал во всем разобраться.

От командующего он вернулся в мрачном настроении. Слушая объяснения Осипова, все больше приходил в бешенство. Губы у него стянулись в узкую полоску, брови распрямились в одну непреклонную линию.

– Грубо работаете, Осипов! – резко бросил он в побледневшее лицо капитана.

Осипов, вытянувшись, ждал, когда у полковника пройдет вспышка гнева. У Щукина всегда так: минуты лютого бешенства сменяются ледяной замкнутостью и неприступностью, а затем отходчивой добротой. Это хорошо знал Осипов. Знал и то, что противоречить Щукину в такие минуты бессмысленно. Нет, сейчас нужно стоять перед ним с видом высеченного крапивой мальчишки, стоять виновато и молчать. Пусть полковник выговорится, ему станет легче, постепенно он угомонится и станет добрее, чтобы как-то загладить нанесенную другому несправедливую обиду… так бывало всегда. А пока Щукин продолжал бесноваться:

– За этот спектакль, разыгранный так дешево, вас следует уволить! Совсем! Без права на обжалование! Кого нашли для этой пиесы? Рублевую панельную шлюху!..

– Мадам Ферапонтова – руководительница танцкласса, – счел удобным время для оправдания Осипов.

– Ну и что из того?.. – начал отходить Щукин, успокоенный покорным, виноватым видом Осипова. – И вообще, как же нам работать, если у вас фантазии не больше, чем у третьеклассного гимназиста? Как?.. Вы же разведчик, черт дери!..

Щукин в упор смотрел в испуганно-преданные глаза Осипова, все больше и больше убеждаясь, что перед ним человек, готовый за него принять любую муку, и, остывая, удовлетворенно подумал: «Строгость – тоже форма воздействия!»

А Осипов уловил перемену в настроении своего начальника, понял, что настало время оправдываться. Но, конечно, не слишком – слегка:

– Господин полковник! Я ведь хотел с вами посоветоваться, но вы…

– Скажите хоть, что вы хотели таким образом выяснить? – не стал выслушивать оправданий Осипова полковник. – Что?

– Видите ли, Николай Григорьевич, у адъютанта командующего, как мне показалось, несколько простоватый вид. И я подумал, что поскольку Сызрань все еще в руках красных…

– Вы на себя в зеркало давно смотрели?.. Мы все на войне опростились! – сказал полковник и затем ровным и холодным тоном стал втолковывать: – Ваша идея глупа и бесталанна, равно как и ее исполнение! К сожалению!.. Владимир Зенонович потребовал, чтобы Кольцову были принесены извинения. Вы это сделаете! Скажете, что это была шутка… ваша шутка… розыгрыш, что ли? Словом, изворачивайтесь как хотите…

– Слушаюсь! – вытянулся Осипов, отметив про себя, что гроза миновала.

Щукин же сидел некоторое время молча, опустошенный приступом гнева, и думал о том, что, пожалуй, он излишне крут с Осиповым, что Осипов – человек исполнительный и инициативный, и эти качества надо ценить, а не подавлять их страхом и унижениями. Ведь Осипов старается потому, что тоже обеспокоен последними донесениями Николая Николаевича…

Затем мысли Щукина потекли уже в этом направлении. В штабе работает вражеский лазутчик. Как его выявить? Как? О вояже подполковника Лебедева в Киев знали пять-шесть человек. О ювелире – столько же. И о картах Киевского укрепрайона… Лебедев на себя донести не мог. Ювелир – тоже. Что же дальше? Остаются четверо. Командующий, понятно, отпадает. Значит, Осипов, Волин… Волин?..