Красные пинкертоны - Вячеслав Белоусов

Губпрокурор не моргнул, голову набычил, добела сцепил пальцы в кулаках.

— Что молчишь? Покрывать станешь сукина сына? Или спелись с ним, сам увяз в дерьме?

Выкрикнул последние слова Берздин, пронзил взглядом подчинённого, вздрогнул Арёл, плотнее сжал губы — ни слова; ждал, когда выплеснет гнев прокурор, выдохнется, тогда и появится возможность объясниться. А лезть поперёк — голову под топор пускать.

— Я вас обоих за решётку упеку! А то добьюсь, чтоб и к стенке поставили… Управы не чуете в своём култуке? Сжились?

Беспощадная ругань продолжалась бы неизвестно сколько, но качнулся вдруг Шкребец и, не ухватись за край стола, свалился бы с ног и зашибся об пол. Осёкся Берздин, вскинулся на бледного спеца.

— Что?.. А ты куда глядел, старая калоша?.. Подсунул бумажек подлых! Насобирал? Раньше пресечь надо было! Утратил нюх?..

Спец, далеко за шестьдесят, рта не открыл, только рукой свободной смахнул капельки пота со лба, покачивался.

«Неужели впервые такие сцены наблюдает старикан? — невольно пожалел Арёл спеца. — Вряд ли. Испугался, что выпрут и его заодно, а уж про тюрьму-то как услыхал, так и совсем обмер. Каково ему при новом-то режиме? Упекут в один миг. Зачем рвался сюда? Мобилизовали?..»

И, воспользовавшись паузой, бывший кавалерист решил, что как раз вовремя ему заступать:

— Сам к вам было собрался, Густав Янович! — щёлкнув по-военному каблуками сапог, чётко выкрикнул он. — Да наводнение планы сорвало.

Крайпрокурор даже опешил от такого поворота, невысказанная брань застряла в горле, смешались заготовленные мысли, язык утратил связь с последней фразой, он с удивлением переводил ошеломлённый взгляд с терзающегося страхом спеца на нежданного смельчака.

— Вон оно как, — с нескрываемой иронией пришёл он в себя наконец, острый кадык дёрнулся на тонкой шее, словно проглотил всё застрявшее. — Наводнение, значит, помешало…

— Загрузили поручениями губком и губисполком так, что ни продохнуть. Гляньте! — не давая опомниться, очертя бросился Арёл в атаку и начал зло выкладывать на стол перед крайпрокурором бумагу за бумагой.

Всё это были приказы штаба чрезвычайной комиссии по наводнению, один грозней другого и начинающиеся одинаково тревожными призывами:

— Что? Что ты мне ими тычешь?! — вскочил со стула, впервые встретив такой отпор, Берздин, лицо его изменилось, глаза округлились, утратили яростный блеск, сползли вниз, забегали по листам, он начал хватать их наугад, читать вслух с гневным ещё напором, перескакивая, пропуская отдельные слова, фразы, строчки:

— «Граждане! Полученные из разных городов Поволжья сведения о том, что весенние воды реки Волга поднялись выше уровня, который наблюдался за ряд последних десятилетий, заставляет внимательно отнестись…»

Остановился, но Арёл сам уже схватил со стола новую бумагу:

— «Приказ номер 19 о введении исключительного положения!..»

Он тоже почти кричал, не сдерживая чувств, накопившихся за время вынужденной нервотрёпки в приёмной:

— «В целях ограждения жизни и имущества населения, в связи с постигшим губернию небывалым стихийным бедствием, для лучшей организации борьбы… с 24 часов ввести по всей губернии и городу исключительное положение… обязать всех мужчин с 18 до 45 лет являться по первому требованию районных отделений милиции…»

Прервался, не помня себя, выпалил, тараща глаза:

— Бросить всё? Наплевать на это? И заниматься каким-то говнюком?!

В горле Берздина пересохло, он что-то хотел сказать в ответ, но захрипел, закашлялся тяжело, едва выдавил из себя сиплым шёпотом:

— Трагедия… знамо дело… и у нас… не с такими, конечно, последствиями… и таким размахом. Казань тоже плавает…

— Казань чёрт-те где, а у нас сёла давно на низах утонули, люди на буграх живут, мародёры скот режут, имущество растаскивают. Распорядитесь стрелять?

— Стрелять?.. — больше сказать Берздин уже ничего не мог, защемило ему горло.

Арёл бросился за графином, налил воды, протянул стакан, крайпрокурор глоток за глотком осушил весь. Лицо его сделалось зелёным, он глубоко вздохнул и жестом попросил воды ещё.

— Лишили, так сказать, возможности добить проверку до конца, — подав воду, продолжил уже спокойнее Арёл. — Ни днями, ни ночами зама своего отловить не могу. Он по сёлам с комиссией штаба разъезжает… то есть плавает.

— Говно плавает! — насытившись и, видно, устранив помехи в горле, крайпрокурор приходил в себя, ненавистью налилась физиономия, он снова закричал: — Кто позволил?!

— Ответственный секретарь губкома с собой взял, — не сдавался Арёл.

— Странников? — враз смешался Берздин. — Странников его с собой в чрезвычайную тройку штаба взял?

Арёл невозмутимо кивнул. Берздин перекинул свирепый взор на Шкребца:

— Тебе что-нибудь известно об этом?

— Так откуда ж… — развёл руки тот, жидкая бородёнка затряслась, — гадать остаётся.

— Гадать?!. — грязно выругался крайпрокурор. — Тебе заниматься этим велено! Раз по-иному не способен, гадай! Картишками снабдить?

Он схватил со стола первый попавший под руку лист, повертел, поднёс ближе к глазам:

— Вот! И здесь подпись руководителя чрезвычайной тройки штаба товарища Странникова!

Поднял страшные в гневе глаза на старика:

— Ты мне что плёл?

На Шкребца жалко стало смотреть, казалось, ещё секунда — и он действительно свалится в обморок.

— Вон отсюда! И все дела немедленно сдать Еремицкому!

Спец по особому кадровому сектору для Берздина больше не существовал, весь распалённый, он развернулся к губпрокурору.

— Ну?..

— Поэтому опросить Глазкина не имел объективной возможности. — Арёл смолк и, проследив, пока за Шкребцом не закрылась дверь, тише обычного завершил: — Виноват. Наставления товарища Странникова о дополнительной проверке фактов, порочащих заместителя, выполнить не успел.

— Наставления! — сузил глаза Берздин до щёлок. — Какие ещё наставления? Ты говори, да не заговаривайся, прокурор!

— Советовал мне секретарь губкома строже отнестись к сигналам нэпманов. Нет ли провокации или оговора? Метит Странников его в председатели губсуда, — выложил последний свой козырь Арёл.

— Бред! — вырвалось у Берздина.

— Информация зафиксирована проверенным источником. Глазкин за этим и гонял в столицу.

— Ну что ж… — изменил тон Берздин. — Вам, конечно, известно, что за работой по ликвидации стихии следит лично товарищ Сталин?

— Так точно! Говорят, в Кремле он сам, так сказать, товарища Странникова благословил.