Красные пинкертоны - Вячеслав Белоусов

— Василий Евлампиевич, — залепетал тот, — в убийстве Брауха, ей-богу, не участвовал. И прислугу пальцем не трогал. Я лишь о сейфе рассказал и помог открыть, хотя вы знаете, конечно, человек Копытова все же отравился, а Корнет меня чуть не пристрелил за него…

— Нет времени выслушивать вашу исповедь, голубчик. Суду всё скажете, — заглянул в его перепуганные глаза Турин. — Дорога каждая секунда. Решайтесь!

— Я хотел сам признаться во всём, — Губина била мелкая дрожь. — Убийство Брауха не входило в планы. Нужны были деньги. Задолжал я Копытову…

— Суду будет интересно, почему вы сделали свой выбор. Скажите лучше, у кого вам удалось выведать про сейф профессора и что там хранилось? Награбленные ворьём ценности?.. Браух или Копытов был у вас за главного? Или вы ещё играли в политику?

— Он убьёт меня! — Губин упал бы на колени, не поддержи его Сунцов. — Этот сатана стреляет без промаха…

— Так ответьте! Что вы об этом знали? — Турин силком подтолкнул его по перрону. Ладно… Не желаете… Тогда заведёте нас в вагон, где он прячется, а там видно будет. Времени нет!

— Убьёт… — сморщилось лицо Губина, он был на грани обморока.

— Возьмите себя в руки! — повысил голос Турин. — Офицер вы или тряпка? Я предоставляю вам возможность спасти свою жизнь.

— Да-да… — последние слова вроде подействовали на Губина, он выпрямился, Сунцов поправил ему на голове сбившуюся фуражку, одёрнул мундир.

— Что от меня требуется? Только верните оружие.

— Оружие?

— Я сам его пристрелю, если и мне не жить, — в глазах Губина сверкнули ярость и одержимость. — Пусть сдохнет, как собака, под той лавкой!

— Оружие получите только в вагоне, если потребует ситуация, — отбрил Турин. — А сейчас ведите.

Губин — впереди, двое — по бокам проследовали по перрону к вагону почти в конце состава.

— Подальше забрались от публики? — хмыкнул Турин, стараясь как-то расшевелить замкнувшегося Губина, который по мере приближения замедлял шаги и начал терять вспыхнувшую было боевитость.

— Там что-то народ в хвосте толпится, — затревожился Сунцов.

— Корнет почти все билеты закупил в вагоне, — откликнулся Губин. — Собирался в пустом катить, а люди, что крутятся, надеются, — проводник посадит.

— Ваших рук дело?

— Пошёл на поводу, лишь бы отвязаться от этого злодея!

— Ну что ж, помогая бандиту, вы облегчили нам задачу, — Турин приостановился. — В каком купе лежбище?

— Вагон плацкартный.

— Это понятно. Меня интересует, где Копытов залёг?

— Во второй секции. У самого входа, — буркнул Губин. — Девицы первую заняли, Маргарите Львовне ангажировано следом, ну а Копытов к ней, вниз под полку завалился, обставлен её вещами. Поджидает, если не уснул. Надрался он до чёртиков!

— Добеги-ка, Ваня, до проводника, пока мы шаг умерим, — попросил Турин Сунцова. — Про бандита не скрывай, объясни задачу освободить вагон от пассажиров, если кого запустил. Пусть сочинит что-нибудь про паровоз, замена, мол, потребовалась непредвиденная. Да сам ему помоги, если заартачится кто.

— Понял, Василий Евлампиевич, — дёрнулся было тот бежать.

— А Копытов с ними не удерёт? — встрепенулся Губин и вцепился в Турина.

— Не успеет. Он же вас с певичкой дожидается? Небось не распрощался окончательно, а? Ваш приход — его гарантия?

— Ждёт, конечно, — помрачнел тот. — Но что у него в башке? Вдруг вылезет из-под лавки пьяная свинья?

— При проводнике не решится, да и другим глаза мозолить остережётся, пока состав не отправится. А остальное зависит от нас. Мы выход ему с одной стороны перекроем, а Ваня — с другой, некуда сигать ему окромя окон, но до них ещё добраться надо… Ну а дальше загадывать не стану, — подмигнул он Сунцову, — ты в следующей секции в засаду становись. Гнать на тебя я его не собираюсь, но Копытов — зверюга лютый, пушку сам не выбросит. Так что будь наготове.

Если заранее гадать да рассчитывать, оно бы, как часто бывает, пошло, может быть, наперекосяк, а то и совсем прахом. А вот так, на ходу, не имея другого выхода, лишней секунды и тем более помощи, когда надеялся Турин только на себя, агента Сунцова да на счастливый случай, получилось, как и задумывалось… Заскочили они благополучненько с Губиным в вагон незамеченными, притаились у стенки в первой секции, Турин ухом прильнул к переборке, сердце колотилось в груди — того и гляди, выскочит, дух захватывало, не верилось, что так просто всё задалось: Сунцов в конце вагона с проводником тоже уже своё дело кончали, а за переборкой тишина мёртвая. Как ни прижимал ухо, ни вслушивался Турин — ни шороха; заглянул осторожно — никого, на полке куча вещей, внизу, на полу, совсем всё завалено женскими причиндалами.

Выждал он секунду-другую, дал себе успокоиться, дух перевести, глядь — и Сунцов знак подал — занял позицию, готов. Вытащил верный наган Турин, крутанул барабан легонько — все смертоносные голубчики на месте, подал голос:

— Не заснул, Корнет?

Никто ему не ответил. Прислушался снова. Ни звука.

— Узнал Ваську-божка? Окажешь сопротивление, живым не выпущу! А выбросишь кольт да выползешь на брюхе, — надейся на милость пролетарского суда. Может, и найдёт для тебя снисхождение.

Тихо за перегородкой. Будто с пустотой вёл разговор. Обернулся к Губину, жавшемуся к нему, продолжил громче:

— Не один я здесь, Копытов. Оба выхода перекрыты моими бойцами. Послушай к тому же знакомого своего, Петра Аркадьевича. Плохого он тебе не пожелает, — и Турин дёрнул Губина за рукав. — Ну? Попробуйте вы.

— Артём Иванович?! Копытов?! — осипшим голосом крикнул Губин, закашлялся, сбившись, но проглотил слюну, набрал больше воздуха: — Проиграли вы. Сдавайтесь…

Договорить он не успел. Загрохотал безудержно тяжёлый кольт, полетели в разные стороны щепки от раскалывающейся перегородки, засвистели пули. Турин ринулся в проход броском, изогнулся кошкой, не переставая нажимать на курок, целил туда, где только что громоздились вещи. В полёте или уже падая, краем глаза заметил влетающего навстречу Сунцова с наганом, палящим в громоздкое чужое тело, выросшее вдруг у окошка. Разлетелось вдрызг окошко под выстрелами, огромное тело ринулось наружу за спасением да застряло в проёме окна, дёрнулось, ужаленное несколькими пулями, и длинные ноги, оставшиеся внутри вагона, затихли, а лысую голову и вторую половину тела заполоскал, затрепал ночной ветер.

Турин застонал, с трудом дотянулся до правого плеча, кровь залила руку. Пересиливая боль, он попытался подняться, но не смог оторвать от пола головы. Лежал на нём поперёк, не двигался его верный агент Сунцов, как и положено, прикрывший своим телом командира.

— Ваня, — позвал Турин и не услышал голоса.

Теряя сознание, прикусил губы до крови, а открыл тяжёлые веки — теребил его Губин за больное плечо, оттого и пришёл он снова в себя, застонал. Но кто-то уже из своих оттолкнул прочь Губина, бережно приподнял его на руки и понёс из вагона, пугая зычным басом: