Дар юной княжны - Лариса Шкатула

На фелюгу много не погрузишь, а Черный Паша к этому и не стремился. Товар у него всегда был первоклассный, потому и выручка — другим на зависть. Обратно он вез в Россию оружие, которое нарасхват раскупали у него все воюющие стороны.

— Ты за кого? — частенько спрашивали контрабандиста покупатели.

— Сегодня — за вас, — сверкал золотой фиксой Черный Паша, — раз вам оружие продаю, а завтра — уж за кого бог пошлет!

И оскаливал зубы хищный зверь человечьей породы, и вздрагивали спрашивающие, когда вперивал он в них небольшие глубоко посаженные глаза, горевшие желтым огнем.

Как-то цыганка нагадала, что в сорок лет Черный Паша умрет от пули.

— Не иначе, в спину, — хмыкнул тот. Знал, что, в глаза ему глядя, никто на такое не решится.

Семьи Черный Паша не имел. По части женского пола был непостоянен, к своим зазнобам быстро остывал и зачастую после одной из ночей отправлял их туда же, куда и остальные жертвы, — в Стамбул, чтобы больше никогда о них не вспоминать. Та же самая цыганка нагадала ему великую любовь, во что Черный Паша, как и его подельники, не очень-то верил. Какая любовь у зверя?

Когда его спрашивали, почему он живет в азовских плавнях, а не на Черном море, откуда до Стамбула рукой подать, да и товар сподручнее при себе держать, Черный Паша неизменно отвечал: "Подальше положишь, поближе возьмешь!" На Черном море много крепких да сноровистых ребят околачивается, там за свой хлеб с каждым из них биться придется, силы напрасно тратить. Зато здесь, на Азове, он — полновластный хозяин.

Да и где на Черном море спрячешься! Уходить в пещеры? Черный Паша никому не признавался, но ещё в юности, плавая на судне кочегаром, он получил контузию. На пароходе взорвался котел, и их с мотористом двое суток не могли вытащить из полузатопленного машинного отделения. С той поры Черный Паша боялся закрытых, тесных помещений, а уж добровольно лезть в катакомбы, — миль пардон! Доктор говорил, как подобная болезнь называется, да он это мудреное название позабыл.

Нельзя сказать, что у Черного Паши не было родных. Просто о них никто не знал. На самом деле в Севастополе в небольшом домишке жила его мать, крепкая ещё старушка, торговала на базаре скумбрией, бычками и прочей рыбешкой, что ловил в море её зять — Михаил, за которым была замужем её дочь — сестра Черного Паши.

Они давно уже похоронили и оплакали своего сына и брата. Рыболовецкая шаланда, на которой Дмитро промышлял, попала в шторм и затонула. Говорили, никто не спасся. Так что в день поминовения усопших они втроем собирались и выпивали рюмочку за упокой его души.

Михаила не взяли в армию из-за увечья — упавшая бочка с рыбой размозжила палец на ноге, и, когда то белые, то красные по причине нехватки людей пытались все же мобилизовать молодого рыбака в свое воинство, он отсиживался в тещином домике, в то время, как его жена — женщина дотошная и горластая — тыкала в лицо вербовщикам бумажки от врачей:

— Негодный он для службы, негодный! Чего душу рвете? С инвалидом живу, а все никакой жалости, каждый норовит женщину обездолить…

Постепенно поток её речей становился таким бурным и неуправляемым, что вербовщики предпочитали ретироваться и избавиться от настырной бабы, тем более что у неё все было по закону оформлено. После её скандалов Михаил спокойно возвращался домой и продолжал заниматься тем, что умел и любил с детства — ловлей рыбы.

Дмитро же — или Черный Паша — был жив и здоров, и, узнай о его делах родная мать, она бы пожелала, как и прежде, считать его мертвым. Правда, однажды она было подумала…

Как-то под Рождество заявился к ней мрачного вида мужик и передал небольшую, но тяжелую резную шкатулку. На вопрос: "От кого?" мужик пожал плечами и буркнул:

— Не знаем. Велено передать.

Мать открыла передачу и ахнула: шкатулка была полна драгоценностей и золотых монет. Господи, чье это, от кого? Знать, неправедно добыто! Старуха Гапоненко перекрестилась и, никому ни слова не говоря, закопала шкатулку в подполе, под картошкой. И постаралась о ней больше не вспоминать.

Черный Паша, рассудив, что переданного богатства хватит матери до конца дней, посчитал свой сыновний долг выполненным. И больше никаким образом знать о себе не давал. Мол, умер, так умер.

— Едут! — вывел его из задумчивости голос дозорного.

Черный Паша ухмыльнулся. Его правая рука — контрабандист Батя — как ни странно, но это было его подлинной фамилией, а не кличкой, — так вот, Батя Митрофан Филиппович со своими хлопцами возвращался из набега. Уезжали они без определенной цели, — шутили: кровь разогнать, чтобы не застаивалась. Но Паша знал, что с пустыми руками они не вернутся.

На небольшой каменистой косе, надежно скрытой от людских глаз широким поясом камышей, размещалось два небольших дома и капитальный сарай. Камыши окружали косу с трех сторон, открывая лишь выход к морю. Заметить его можно было, подъехав вплотную к берегу.

В сарае Черный Паша прятал свой товар, в одном из домов жил сам, в другом — его друзья-товарищи, в основном, холостяки. Женатые жили с семьями в небольшом поселке, в нескольких километрах от своего лагеря. Собирал их атаман без особых трудностей: по первому же сигналу его воинство вскакивало на коней и мчалось к месту сбора.

В военной неразберихе, в толчее, в массовом перемещении людей с места на место эти волки от войны выискивали свои жертвы, хватали и скрывались в камышах неузнанные, ненайденные. Кому война, а кому — мать родна. Конечно, они знали, что рано или поздно установится такая власть, которая не потерпит их разбоя, будет вести счет людям и перекроет границы на морях. Потому спешили навеселиться, нагуляться, а потом и уйти подальше, хоть в тот же Стамбул. С деньгами-то, с золотом они в любом месте земли будут желанны…

Наконец из камышей вынырнул верховой. "Батя!" — узнал Паша, с удивлением разглядывая появившуюся следом пеструю повозку с надписью "Цирк", которой правил Васька-Перец.

— На кой черт вы тащили эту телегу, — начал было он.

— Да ты внутрь загляни! — восторженно крикнул ехавший следом за повозкой контрабандист по кличке Бабник. Для защиты от его домогательств Черному Паше приходилось держать прекрасных пленниц под охраной. Он давно бы избавился от Бабника — кто же захочет иметь козла при капусте? Но Бабник был надежным товарищем, скрупулезно честным, метким стрелком и отличным мореходом. То есть имел массу достоинств, перевешивающих эту его всепоглощающую страсть к прекрасному полу.

Паша заглянул в повозку. Улов и вправду был неплохой. Вон та, самая молодая, синеглазка, — хороша! Туркам — что в гарем, что в дом терпимости, — заплатят, сколько скажет. Вторая, видимо, чуть постарше, но такая хрупкая, изящная. Наверняка из благородных. Эту он итальянцам предложит. Их богачи очень аристократок любят. А если она ещё и с титулом, вдвое дороже пойдет.

— А это что такое?! — Черный Паша заметил у третьей пленницы разбитую губу. — Бабник, твоя, что ли, работа? Я же предупреждал: товар портить не смейте!