В футбольном зазеркалье - Николай Кузьмин

– Вы же на режиме, – продолжала Валерия, уязвляя Скачкова тонкой ускользающей усмешкой. – Семен Семеныч тоже трезвенник. Так что вам будет о чем поговорить. Ну, как это о чем, как это о чем? Нас, грешных, обсудите, поругаете… Все разговор!

«Ого!» – опешил Скачков. За Валерией с ее лунатическими безжизненными зрачками он и не подозревал такой язвительности. Момент для ответа был упущен – Валерия уже переговаривалась с Клавдией на кухне.

Он даже повеселел. «Ладно, один-ноль». Выходит, девка с перчиком. То-то Клавдия к ней лепится…

Семен Семеныч оказался соседом Звонаревых (квартира на первом этаже), инженер из управления. В своих домашних тапочках он потерянно топтался в сутолоке шумевшей переполненной квартиры и Скачкову обрадовался.

– Знаете, Геннадий, – доверительно зашептал он, увлекая его на лестничную площадку, где было тише и чище от дыма, – я предлагаю следующее: мы сейчас спустимся ко мне – так? – откроем окно и выпьем кофе. Что? Идемте, идемте, никаких неудобно. Я живу один, так сказать, анахоретом. Да вы сейчас увидите. Идемте. – И он зашлепал тапочками вниз, уводя с собой Скачкова, как добычу.

В квартире, куда Семен Семеныч ввел гостя, горел свет, и Скачков уперся на пороге.

– Чего вы? – рассмеялся Семен Семеныч. – Я всегда оставляю в доме свет. Знаете, привычка холостяка: придешь, свет горит, вроде бы кто-то есть, кто-то ждет. Заходите, я сейчас устрою кофе.

Не задерживаясь, он прошмыгнул на крохотную кухоньку, пустил в чайник воду, зажег плиту.

– Я вас растворимым, не возражаете?

Скачков, переминаясь в коридорчике, осматривался. Свет горел во всей квартире. Направо, в опрятной комнате на диване была раскинута постель, на день она, видимо, не убиралась. Письменный стол в углу, над ним, как украшение, на стенке висел треугольный лоскут какого-то спортивного вымпела. «Ага!» – Скачков улыбнулся ему, как знакомому.

– Идемте. – позвал с кухни Семен Семеныч. – У меня все готово. Он усадил Скачкова на табуреточку, задвинутую в узкое пространство между столиком и холодильником.

– Здесь у меня рублевое место. Я вам налью с молоком, хорошо? Знаете, я беру молоко обыкновенное, на разлив, но потом долго кипячу, получается топленое. Вот, попробуйте, вам должно понравиться. Вадим, правда, тот предпочитает без молока и сахара. Но он, сказать по секрету, спускается ко мне опохмелиться. Валерия держит его строговато. Но почему я не встречал вас у них раньше?

У него была странная манера разговаривать: поминутно задавать вопросы. Впрочем, ответа на них он не ждал и продолжал высказываться сам. Скачков, прихлебывая из чашечки, охотно молчал и с удовольствием слушал. Забавный все же сосед у Звонаревых, любопытный. И место в уголке – спокойное, уютное: как раз для разговора.

В футболе, к удивлению Скачкова, Семен Семеныч неожиданно показал глубокое и верное понимание, – оказался болельщиком с довоенным стажем.

– Голубчик вы мой, – умилительно воскликнул он, – я же еще Старостиных помню, Бутусова, Канунникова. О Пайчадзе, о Федотове уж и не говорю.

Он подождал, проверяя: произвел ли впечатление. Кажется, произвел. Тогда, все более доверительно, он продолжал:

– Знаете, у нас тут, – Семен Семеныч ткнул пальцем в потолок, обозначая квартиру Звонаревых, – частенько о футболе. И – одно: Пеле, Пеле! Голубчик, не спорю: Пеле действительно король, уникум. А третий его гол в московской встрече сборных – цирк! Аттракцион! Но почему мы о своих-то, черт возьми, ничего не помним, не храним? А? Я уж молчу о том же Бутусове. Даже о Пайчадзе, о Федотове. Но ведь вот же, вот: под самым носом. К вам тренером назначили Каретникова… Ну да, Ивана Степановича. Но это он сейчас Иван да еще и Степанович, а в наше время был просто Каретников, Карета… Но вы знаете, Геннадий, какой он однажды гол испек? Цирк! Уму непостижимо!

Не допив кофе, совсем забыл о нем, Семен Семеныч вскочил и руками как бы очистил перед собой пространство для показа. Лицо его горело, со лба он то и дело откидывал плоскую мешающую прядь волос.

– Геннадий, прошу вас, верьте мне на слово! Я сам был тогда на стадионе, сам. И видел. Я же москвич, учился там, вырос. Вас тогда и на свете еще не было… Так вот, вы представляете: он взял мяч у себя в штрафной и – повел, потащил. Прошел через все поле – через все!., размотал всю защиту – всю!.. и – залепил. В угол! В девятину! Бамс!

Трепеща жиденькими комнатными брючками, Семен Семеныч так поддал ногой, что тапочек мимо головы Скачкова влепился в стену над холодильником. С чашечкой в руках Скачков испуганно отпрянул, чем окончательно смутил хозяина.

– Простите, голубчик – отрезвел Семен Семеныч и нестерпимо покраснел, подбирая с холодильника тапочек. Угловатый, точно обессиленный своим мальчишеским порывом, он убрел на место, сел и опустил лицо в чашку с остывшим позабытым кофе.

– На спор он это сделал, что ли? – лепетал он, не поднимая глаз. – Мог ведь и поспорить с кем-нибудь, правда?

Ему было совестно перед гостем, но этим он был только приятен Скачкову. «Вот, – думал он, – и у Звонаревых можно встретить человека. А то наприглашают полный дом»!

– Вы сейчас из Вены прилетели? Прекрасный город. В Пратере, конечно, были? Ну, еще бы! А в музее современного искусства? Нет? Вот это зря. – Настроение хозяина опять пошло вверх. – Очень интересно побывать. И – знаете, почему? Это единственный музей, где нет сторожей. Да, да, уверяю вас! Потому что тащить весь тот бред, что там выставлен, ни у кого нет желания. А уж и бред же! Нашим… – он снова показал наверх, где, должно быть, сейчас было самое веселье, – это и не снилось. Что наши? Ха! Дилетанты!

О Маутхаузене он отозвался с уважением.

– О-о! Это стоит. И – впечатляет. А… Фохт? Скажите честно: стоящий мастер? Или же больше рекламы? Пишут о нем по крайней мере много.

– Как вам сказать? Вообще-то… – и Скачков, вращая чашечку по блюдечку, задумался. После матча в Вене у него сложилось впечатление, что знаменитый Фохт нисколько не сильнее наших лучших нападающих. Держать того же Полетаева гораздо труднее. Впрочем, вполне возможно, что с более сильными и опытными партнерами Фохт выступает успешнее.

– А в общем, конечно, мастер.

– Минуточку… – спохватился вдруг Семен Семеныч и, шаркая тапочками, выбежал из кухни. В комнате, слышно было, задвигал ящиками стола.

– Вы же у меня впервые, – приговаривал он, отыскивая что-то. – Ага, вот! – И появился с пухлой папкой в руках, на ходу развязывая тесемки. – Возьмите, полистайте. Вам это будет интересно.

В папке хранились пожелтевшие вырезки из газет, снимки футболистов, календари, самодельные таблицы чемпионатов. На самом низу Скачков нашел ветхий номер «Выпуска», озаглавленного по-хоккейному ли, по-футбольному ли: 19:9. Это был сборник, выпущенный после поездки московского «Динамо» в Англию в первый послевоенный год.

Цифры выражали соотношение забитых и пропущенных динамовцами мячей.