Командир особого взвода - Вадим Шарапов

– Стойте, стойте! – поспешно сказала Настя. – Казик, ну ты что? А зажигалка?

– Ох, и верно, – молодой человек смутился и с досадой легонько хлопнул себя по лбу. Потом пошарил в кармане пиджака и достал «зиппо». Подал, не глядя, через плечо. – Вот, пожалуйста.

– Спасибо, – чиркнуло, прокрутившись, колесико, вспыхнул оранжевый огонек и тут же погас.

– Хорошая зажигалка, – сказал старшина Степан Нефедов, протянув «зиппо» обратно. – Но спички все равно лучше. А что не куришь – одобряю, Казимир.

Оба – мужчина и женщина – обернулись мгновенно, не по-человечески быстро, рванулись на голос растерянно и неверяще.

Но в густой тени старой улочки не было ни единого человека.

Ангела Румкорф закончила очередную лекцию, больше похожую на приключенческую историю, и замолчала. Молчали и ее слушатели, только поскрипывали стулья, загудел чей-то телефон, поставленный на вибрацию, и с улицы доносился обычный городской шум.

– А что потом? Война же закончилась… – наконец, спросила Дарья. – И куда Особый взвод?

– Я читал, что такие люди… ну, такого склада характера, как старшина Нефедов – они к мирной жизни не приспособлены совсем, – ответил ей Саша, в то же время вглядываясь в лицо Румкорф. – Для них война – это навсегда.

– А кто вам сказал, что война закончилась? – удивилась Ангела Викторовна. – Да, немецкая армия капитулировала. Но работы у Особого взвода и у Охотников не убавилось. Совсем наоборот, ее даже стало больше. На огромной территории страны хватало всякого и без линии фронта. Например, в Сибири.

– В Сибири? – переспросил Димка Воробьев. – А что там? Нет, я понимаю, что на Севере, где-нибудь на Таймыре, и сейчас находят старые немецкие базы и стоянки подлодок.

– Не совсем там… Если точнее – в районе нынешнего Красноярска. Там, уже после войны, пропал Особый взвод, который неофициально называли «Двойкой». Подготовка у его бойцов была, конечно, значительно слабее, чем у тех, кто служил под командованием Нефедова. Но ведь и задания у них были не такие сложные. А когда спохватились, что связи с группой нет – было уже поздно. Так что старшине и его людям предстояла командировка в те места, которые числились в секретных донесениях под обозначением «Гора»…

– А-а, – понимающе протянул кто-то с задней парты. – Знакомая тема. Она и сейчас в народе «Горой» называется.

– Именно так. Только о таком прошлом, – профессор Румкорф с нажимом выделила слово «таком», – в учебниках и газетах не пишут.

Лежали молча.

Под животами стыло намокали комбинезоны: мох, пропитанный дождевой осенней водой, походил на почерневшую губку. Но пошевелиться было нельзя. Всюду, между деревьями и в подлеске, чувствовалась смерть, ее горький, неощутимый обычным человеческим нюхом запах резал ноздри альвам, медным привкусом расползался по языку старшины Нефедова.

Степан, лежащий во мху, незаметно повел лопатками, заставил мышцы сокращаться, чтобы чуть-чуть согреться, не пошевелив при этом ни рукой, ни ногой. Единственное, что он позволил себе – немного сдвинуть указательный палец, поудобнее устроив его на изогнутом железе спускового крючка. Хотя знал, что стрелять, скорее всего, не придется.

Тихо. Тихо. Только не шевелиться…

Ветер прошумел в верхушках сосен, сверху посыпались пожелтевшие иголки, застревая в волосах. Высохшая шишка царапнула Степану лоб, оставив белый след, но он даже не вздрогнул. Когда ветер стих, снова наступила тишина – мертвая, почти призрачная. Здесь, в этом лесу, не было никакой живности, даже муравьи не ползали во мху. Все живое давно бежало, оставив после себя только почерневшие сосны с осыпающейся хвоей. Краем глаза Нефедов заметил какое-то шевеление, яростно скосил зрачки. Нет, это просто ветер вздыбил траву рядом со старшиной, который неподвижным булыжником застыл среди поросли багульника.

Только не шевелиться…

* * *

– Скучаешь, Степан? – хозяин дома, старик Родионыч, покашливая, вышел на крыльцо и начал, кряхтя, примащиваться рядом со старшиной. – Табачку не отсыплешь?

– Это завсегда, – старшина сунул руку в нагрудный карман своего черного комбинезона, достал пачку «Казбека». – Угощайся.

– Ишь ты, по-царски… Я-то думал, махорка у тебя, а тут «Казбек». Ну-к што ж, угощусь, – Родионыч размял папиросу, чиркнул спичкой и выпустил клуб дыма. Тут же он снова закашлялся.

– Тьфу ты… кха-кха!… черт его дери. Каждый раз с утра будто ваты в грудь набили…

– Бросай курить, – улыбнулся Степан, думая о чем-то своем.

– Скажешь! Тебе легко, ты вон, как я замечу – покурил-покурил, а потом, если надо, и неделю к ним не притрагиваешься, а я не могу. Привычка. Шахтер – он завсегда шахтер, там и так целую смену без курева натыркаешься, потом на свет божий вылезешь – как же не покурить?

Старик поглядел на Нефедова, нахмурил редкие брови, заметив, что старшина его и не слушает.

– Думаешь, Степан?

– Да, есть над чем подумать. Тут хорошо, чисто, голову продувает.

Изба Родионыча стояла на самом берегу Енисея, на отшибе деревни Атаманово, почти сползая небольшим огородом под обрыв. Забор уже давно съехал вниз, но хозяин особо не беспокоился, приговаривал только:

– Да кому оно нужно, это добро? Все равно я там не сажаю ничего!

Давным-давно схоронив жену, старик жил бобылем. Когда-то он и впрямь работал шахтером, где-то в Кузбассе, вынес оттуда целый ворох грамот, инвалидность да скрюченную руку, придавленную обвалом в забое. Распрощавшись с горной работой, он переехал поближе к родным местам под Красноярск, там и схоронил жену, а на войне потом потерял двоих сыновей.

– Чего молчишь-то, Степан? – снова спросил старый шахтер, здоровой рукой доставая из коробки «Казбека» еще одну папиросу. – Можно? Не разорю?

– Да бери ты хоть все, Родионыч! – отмахнулся старшина. Он неотрывно смотрел через реку на другой берег, где поросшей лесом громадой в сумерках высилась гора. Проследив его взгляд, старик кивнул.

– Дурные места, Степан… Зачем туда глядишь? Туда и по грибы никто не плавает, одни медведи шастают.

Старшина Нефедов не слушал его. Он думал о своем.

* * *

Генерал Иванцов аккуратно свернул носовой платок, вытер им вспотевший лоб и снова потянулся к стакану с чаем. Сидящий напротив Степан Нефедов свой чай уже допил и теперь рассеянно сгибал в пальцах ложку, точно пластилиновую, скатывая ее в трубку.

– Ты что делаешь? – прогудел Иванцов. – У меня на всех вас ложек не хватит! А ну, положи!

Спохватившись, старшина ложку привел в порядок, коротко извинился.

– Ерунда. Ты вот о чем лучше думай, Степан, – Иванцов подошел к сейфу, шлепнул на стол карту, – вот об этом. Война закончилась, надо мирную жизнь строить.