Золото Монтесумы - Икста Майя Мюррей

Я покачала головой:

— Нет, лучше я буду называть вас…

Он весело усмехнулся.

— Кажется, вы представляете, как я могла бы вас назвать! И эти слова отнюдь не были бы анаграммой.

Он (Сэм Сото-Релада — Томас де ла Роса) сцепил пальцы за головой.

— Ты была не первой женщиной, задавшей мне столько проблем. Но все равно я очень рад, что ты не привела сюда Ио, потому что тогда у нас здесь состоялась бы милая встреча родственников и весь этот состав взлетел бы на воздух! Хотя и ты вовсе не такая тихоня, как я думал. Я сужу по твоим последним сообщениям. Ну, выкладывай! Тебе нужно научиться сдерживать свой темперамент, Лола. Впрочем, думаю, это не так-то просто, ведь ты наполовину Санчес.

Его длинные черные волосы свисали за плечами, и я видела татуировку из красно-синих змей, обвивших его шею. Золотые серьги в форме колец ярко сверкали на фоне его кирпично-красной кожи, улыбка обнажала ослепительно белые зубы. Он поднял руку — большую, широкую ладонь с длинными красивыми пальцами — и небрежно взмахнул ею, как будто отгонял надоедливую собаку, когда протянул слово «Санчес». Я вспомнила, как в Сиене, на Пьяцца-дель-Кампо эта самая рука слегка сжала мои пальцы. И еще мне вдруг вспомнился благообразный ученый с очками в серебряной оправе, с бронзовой лупой, говоривший на языке образованного итальянца, бестолково бродивший по трапезной во дворце Медичи-Риккарди и каким-то образом стащивший у Марко пистолет.

— Значит, это были вы во Флоренции. Во дворце…

— Конечно. Не мог же я допустить, чтобы этот подлец Морено пустил пулю в мою ненаглядную девочку.

«Ненаглядная». Так меня называл Эрик.

— Не называйте меня так. Никогда не называйте!

— Почему же ты плачешь?

— Потому что все пропало.

— А что случилось?

— Не знаю. Эрик… Он… он стрелял в человека.

— Боже мой, прекрати! Слышишь? Возьми себя в руки. — На какое-то мгновение он впал в бешенство. — Ты еще не выбралась из леса и не понимаешь настоящий смысл слова «пропало». И прежде всего ты должна думать о Морено.

Я кое-как овладела своими эмоциями и вытерла слезы.

— Так вот почему вы появились. Из-за Марко.

— Я здесь из-за тебя…

— Почему же он вас не узнал? Там, во дворце? И это вы были в Риме, в красной бейсболке?

— Он не узнал меня по той же причине, что и ты. Потому что я этого не хотел. Признаюсь, я допустил небольшую оплошность в Сиене, когда ты едва не разбила мне голову чем-то вроде подсвечника. — При этом воспоминании его злость или страх испарились и их место заняла легкая усмешка. — Но все это забылось, когда я увидел, как ты здорово соображаешь. Я говорю про мозаику с волчицей — к которой подвел тебя я, не забудь! Я понял это, ознакомившись с загадкой. Но черт возьми, ты разгадала ее, дитя мое, а тогда я еще не был в тебе уверен!

— Постойте. Ведь это вы нашли в прошлом году в джунглях «Королеву нефритов» еще до того, как мама добралась до этой пещеры… Так вот почему там было все разрыто…

— Разумеется. Я как раз собирался вылезти со своей находкой на свет божий, как вдруг появились эти подонки, и мне пришлось уносить ноги, чтобы сохранить свой инвентарь в рабочем состоянии, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Хотя мне было приятно прочитать в газетах, что потом до этой пещеры добралась твоя матушка и навела там, так сказать, полный порядок… Правда, говорят, она попала в какую-то передрягу…

— Почему же вы всем лгали?

— Потому что мертвый человек не опасен для своей семьи. Дружки Марко собирались нагрянуть к Иоланде, чтобы я отведал своего собственного самогона, как говорим мы в джунглях. А дальше на очереди была бы ты. Я и подумал, что если им станет известно о моей смерти, они успокоятся.

— И вы ошиблись, Томас.

И опять его лицо почти утратило выражение, свойственное лихому олмекскому парню.

— Я знаю. Все оказалось напрасным. Причем из-за этого сынка Морено, Марко! Здесь, в Европе, он был тихим и мирным алкоголиком, пока не узнал о гибели своего отца. Он тут же примчался в Гватемалу. Принимая во внимание то, что безумный Эстрада превратил в месиво тело его отца, можно удивляться, что этот маменькин сынок не тронулся. Дело в том, что у мальчишки заработали мозги и он решил, что обязан отомстить мне за своего двоюродного братца, защитить доброе имя отца этого негодяя, полковника Морено, и все в этом роде. Мне ничего не оставалось, как перестать скрываться и заставить его заинтересоваться тобой…

— Под видом Сото-Релады…

— Верно. Я появился в образе скупщика краденого и подбросил ему письмо Медичи, которое я разыскивал четырнадцать лет. Это я рассказал ему о тебе и о твоем уме и сообразительности. О том, что ты сможешь помочь ему найти золото и вообще весьма пригодишься, однако предупредил, что если он тронет кого-нибудь из твоих родственников, то ты и пальцем не шевельнешь.

— Но вы хотели, чтобы я узнала о вас, и поэтому составили эту анаграмму.

— И подбросил тебе еще сотню наводок, когда мы во Флоренции говорили по мобильнику, — а это было непросто, скажу я тебе. Потому что мне приходилось все время следить за этими дебилами, приятелями Марко, и носиться между всеми вами, как шарик от пинг-понга, заметая след.

Я еле сдерживала свое негодование.

— Лучше бы мне не слышать всего этого!

— Погоди, успокойся! Я хочу предупредить тебя. Ты должна держаться подальше от Марко. Прямо начиная с сегодняшнего дня. И не подпускай его к Иоланде и к своему дружку. Он и без того выглядит так, будто его выдернули из могилы. Но о причинах я сейчас говорить не хочу, просто я знаю, что это создаст для вас проблемы. А у тебя есть дела поважнее.

— Марко. Он наверняка сейчас едет за нами.

— Верно, и для меня это отнюдь не секрет. — Томас обернулся и усмехнулся. — Он там, в пятом вагоне. Я все время присматриваю за ним отсюда. — Я посмотрела на стеклянную раздвижную дверь, отделявшую вагоны друг от друга. — Потому что он невменяемый. Поняла? Насколько я могу судить, в отношении его ты вела себя как настоящая женщина, он вскружил тебе голову, и ты подумала, что не такой уж он плохой, верно? Нет, Лола, ему ничего не стоит убрать тебя. Хотя сейчас он и выглядит таким несчастным и жалким щенком, совершенно одиноким и все такое. Не давай себя провести.

— Благодарю, у меня есть свое собственное мнение.

— Я говорю серьезно — будь осторожна. Я наблюдаю за ним. Этому парню уже невозможно помочь. Он впал в глубокую депрессию и два дня назад пытался покончить с собой. Мне эти признаки хорошо знакомы. Но к сожалению, он этого не сделал.

— Господи!

— Мужчины из семейки Морено недолго сохраняют свою любезность и обходительность. Вскоре, как только игра развернется вовсю, он станет совершенно другим, настоящим негодяем. Вот почему, когда дело касается Марко Морено, я готов нарушить одну из десяти заповедей.