Орден Сталина - Алла Белолипецкая

Он находился в штольне метро, освещенной одними лишь сигнальными фонарями, и слева от него (там, где торчала острая железяка, спасшая ему жизнь) светилась щелями какая-то огромная дверь. Точнее, даже и не дверь: стальной щит, преграждавший проход куда-то.

О существовании секретных линий метро уже в те годы ходили слухи. Коля же – благодаря отцу, который как-то раз обмолвился об этом, – знал точно, что никакие это не слухи, а чистая правда, и что на метропоезде можно добраться от Кремля до Ближней дачи Сталина. И вот теперь, посмотрев себе под ноги, Скрябин даже в тусклом подземном свете разглядел, что основную линию метрополитена под прямым углом пересекает еще одна, и что на противоположной стороне туннеля имеется другой гигантский щит, под который и уходит вторая линия рельсов.

И тут обе заслонки начали вдруг со скрипом и скрежетом отодвигаться, открывая Колиному взору черные провалы, сквозящие ледяным воздухом. Юноша понял: вот-вот здесь должен пройти спецпоезд. Понял он также и другое: что это будет означать для него лично. Наверняка по туннелю уже бегут ему наперехват озверевшие наркомвнудельцы. И они полностью уверены в том, что он, Николай Скрябин, спрыгнул на рельсы с одной лишь целью: специальный поезд подорвать.

Когда Коля увидел фонари преследователей, ближний к нему щит уже отодвинулся в сторону на достаточное расстояние. И студент МГУ, не зная, что еще ему предпринять, проскользнул внутрь секретного туннеля.

– Лопни мои глаза! – прокричал вдруг кто-то прямо над Колиным ухом. – Да ведь это Скрябин. Ну и ну!

Возле альтернативной линии метрополитена стоял Григорий Ильич.

Возле этой, перпендикулярной, линии было чуть светлее, чем в основной штольне, и Коля мог хорошо видеть своего врага.

– Лопни мои глаза, – еще раз повторил Семенов, ухмыльнулся и слегка качнул черным портфелем, который по-прежнему был при нем. – Вот уж кого не ожидал встретить здесь!

Это было правдой: чекист считал, что Скрябина переедет поезд раньше, чем сам он спустится под землю – к той линии метро, в строительстве которой он, Семенов, когда-то принимал немалое участие, а теперь по собственной инициативе курировал ее работу.

– Взаимно, – проговорил Коля. – Я полагал, что вы пошли ещё кого-то угощать своими папиросами. Какого-нибудь летчика, например.

Николай понимал теперь, что это был за маленький квадратный предмет – который Григорий Ильич передал Благину.

– А я полагал, – в тон Скрябину произнес чекист, – что ты умер двенадцать лет назад – тогда, в Ленинграде.

Если Григорий Ильич ожидал какой-то реакции – удивления, протеста, – то он ее не дождался. Коля только пожал плечами и произнес с беспримерной философичностью:

– Что же, значит, мы оба ошиблись в своих предположениях.

Тем временем люди в форме НКВД, рыскавшие по туннелю в поисках предполагаемого диверсанта, приблизились к отодвинувшемуся щиту. Слышен был их топот и гомон голосов.

Григорий Ильич шагнул из секретного туннеля в обычный, крикнул:

– Всё в порядке! Я его задержал! Можете возвращаться на свои посты. – При этом он ухитрился не спускать глаз с Николая.

«Он даже не предъявил им никакого удостоверения», – с удивлением отметил Коля. Однако сотрудники метрополитеновской милиции документов у Семенова и не спросили. Переговариваясь громко и с радостным облегчением, они двинулись обратно: кто – на «Дзержинскую», кто – на «Охотный Ряд».

– Ну, так вот, о чем бишь я? – почти весело вопросил Семенов, вновь заходя под своды спецтуннеля. – Ах, да: я собирался тебе сказать, что зря ты рисковал, тайком пробираясь в хранилище «Ярополка». В свое время я сам бы тебя впустил туда. А ты взял и сам себе так подгадил!..

– Как же вы узнали, что там был именно я? – не удержавшись, полюбопытствовал Скрябин.

– Я учуял там твой запах, – нисколько не лукавя, сообщил Григорий Ильич.

И Коля – может быть, впервые в жизни, – не нашелся, что сказать. Семенов же, с удовольствием наблюдая его замешательство, продолжал:

– Я понимаю, ты хотел отомстить мне за ту давнишнюю историю. И, кстати говоря, я никак не возьму в толк, почему ты тогда заартачился – отказался продемонстрировать свои таланты? У тебя нет дара телекинеза? И эта маленькая сучка – твоя нянька – наврала мне о тебе, чтобы набить себе цену?

– Я тоже кое-чего не понимаю, – проговорил Николай. – Например, того, что вас больше интересует: есть ли у меня дар телекинеза или знаю ли я о вас и Насте – что вы были любовниками?

– Touché!.. – Григорий Ильич расхохотался. – В любом случае, это всё в прошлом. Куда занятнее тот факт, что за информацией обо мне ты полез в хранилище – где ровным счетом ничего узнать не мог.

– Я и так всё о вас знаю, – сказал Скрябин.

– Вот как? – протянул Семенов. – Что же именно ты знаешь?

– Я знаю, кто вы. – Коля сделал полшага вперед, прикидывая, как бы вырвать у Семенова портфель. – И я не о том веду речь, что вы причастны к крушению «Максима Горького». Я знаю, кто вы вообще.

– «Горький»! – Губы Семенова вновь разошлись в ухмылке. – Все, кто причастен к его крушению, официально мертвы. – Крохотная тревожащая мысль: о беглянке Мельниковой – промелькнула у Григория Ильича, но тут же и пропала; он отвлекся на другие соображения и спросил: – Ну, а кто я вообще?

Из дальнего конца секретного туннеля метро донесся стук колес приближающегося поезда, но ни Коля, ни его собеседник этого будто и не заметили.

– Думаете, я скажу, что вы – недобитый белогвардеец, враг народа или, скажем, агент иностранной разведки? – усмехнулся Скрябин, еще на полшага приближаясь к заветному портфелю. – Так вот: вы – ни то, ни другое, ни третье. Более того, у меня есть все основания считать, что вы никакой не Григорий Ильич Семенов. Разве что вы были им до того, как вас обратили.

– И что же заставило тебя, Николай Скрябин, думать так? – Ухмылка комиссара госбезопасности как-то померкла.

– Да многое. То, что вы не изменились ни на йоту с самого 1911 года, когда присутствовали на петербуржском аэродроме, где разбился летчик Смит. То, какие папиросы вы мне дали. И, в конце концов, то, что сегодня, у входа в метро, вы смогли только дважды окликнуть меня. Есть ведь одно поверье… Я раньше считал его глупостью, а оно не соврало: трижды позвать другого человека может только человек. Демоны могут позвать кого-либо только дважды.

– Да, ты и впрямь догадлив, – согласился Семенов. – Даже жаль, что с тобой придется расстаться. И знаешь, что самое интересное? Я-то вовсе и не догадывался, кто ты вообще, пока не поступила информация из Большого Дома на Литейном. К ним пришло письмо – написанное женским почерком, между прочим. Вот уж воистину: женщина – сосуд Диавола. Знаешь, что было в том письме?

– В нем говорилось, – сказал Николай, – что практикант НКВД по фамилии Скрябин – внук бывшей британской подданной Вероники Хантингтон, гадалки, проживавшей до 1923 года на Каменноостровском проспекте, а в прошлом году покончившей с собой – после того, как был убит Киров.