История Дома Романовых глазами судебно-медицинского эксперта - Юрий Александрович Молин

рапорта капитана Шубина от 1759 года: «Арестант здоров и хотя в нем болезни никакой не видно, только в уме несколько помешался…». Однако в другом донесении тот же офицер писал, что арестант «обо всем говорит порядочно, доказывает Евангелием… и прочими книгами…» (Либрович С.Ф., 1912). Жизнь узника проходила в полном одиночестве. Он не видел никого, кроме офицеров охраны. Сохранилось описание его внешности, сделанное за несколько лет до гибели: «…был очень белокур, даже рыж, роста среднего, с орлиным носом, большими глазами и заикался» (как и отец – Ю.М.). Г.П. Данилевский дополнил это описание указанием роста (около шести футов), телосложения (худощавый), черт лица (большие светло-голубые глаза, каштановая, в виде клина, бородка).

Естественно, одиночное содержание, и это совершенно очевидно с врачебной точки зрения, не могло не наложить свой отпечаток на психику Иоанна. Важно заметить, что сведения о сумасшествии Иоанна исходят от офицеров и их начальников. Ясно, что и те, и другие не были специалистами в психиатрии. Английский посланник писал в 1764 году о секретной беседе с графом Паниным, который только для него (и соответственно – для британского правительства) «раскрыл тайну» бывшего императора: «Ему случалось в разные времена видеть принца… он всегда находил его рассудок совершенно расстроенным, а мысли спутанными и без малейших определенных представлений».

Было ли в действительности расстройство психики у узника? С нашей точки зрения, он сознавал всю сложность своего положения. Скорее всего, некоторые особенности поведения были своего рода защитной реакцией, направленной на введение в заблуждение тюремщиков и правительства, ради сохранения своей жизни. И другой аргумент. Если бы Иоанн действительно был душевнобольным, заведомо недееспособным, зачем было сохранять весь громоздкий, жесткий режим его тюремной изоляции? Строгие меры исключения всякой информации, однако, не помогли. Кто-то научил пленника чтению, письму. Ему было разрешено читать Библию.

Историками доказан факт двух свиданий императрицы Елизаветы и Иоанна, для чего последнего привозили в Петербург. Оба раза государыня была в мужском костюме и изображала собой врача (Либрович С.Ф., 1912). Подробности этих бесед неизвестны. Возможно, Елизавета, разочаровавшись в способностях своего племянника Петра, прибывшего из Голштинии, просчитывала вариант передачи трона Иоанну? Тем не менее, после указанных свиданий в режиме содержания арестанта ничего не изменилось.

Через неделю после воцарения Петра III руководитель охраны Иоанна Овцын был заменен капитаном лейб-гвардии Преображенского полка князем Чурмантеевым. В инструкции, ему данной, впервые появилось указание о возможности лишения жизни экс-императора: «…буде сверх нашего чаяния, кто б отважился арестанта у вас отнять в таком случае противиться сколько можно и арестанта живого в руки не давать». И далее: «Если ж арестованный станет чинить какие непорядки, то сажать его тогда на цепь, доколе он усмирится, а буди и того не послушает, то бить по вашему усмотрению палкой и плетью» (РГАДА. Ф. 6, оп. 1, д. 350, ч. 4, л. 1).

18 марта 1762 года[66] император Петр III прибыл в Шлиссельбургскую крепость на встречу со своим соперником. Приехал инкогнито, в составе свиты генерал-адъютанта барона К.К. Унгерн-Штернберга. Кстати, эти меры предосторожности дали затем ряду историков повод оспаривать факт встречи. Однако Г.П. Данилевский, изучив в 1874 г., во время работы над романом «Мирович» подлинный архив Шлиссельбургской крепости, впервые в русской истории неопровержимо доказал подлинность этого события. Петра III поразили два обстоятельства: неестественная белизна кожи лица и рук (что объясняется полным отсутствием прямых солнечных лучей в камере – Ю.М.), а также несвязность и отрывочность суждений узника. По одним сведениям, Иоанн назвался своим именем, по другим – Григорием, как это повелевалось инструкцией Елизаветы Петровны. Пленнику были переданы от имени императора подарки: часы, табакерка, шелковый шлафрок (Брикнер А.Г., 1874).

На знаменитом историческом полотне Ф.Е. Бурова «Шлиссельбургский узник. Посещение Иоанна Антоновича Петром III» (1885; ныне – в собрании ГРМ) известный художник, знаток русской истории изобразил низложенного императора сильным и гордым человеком. Австрийский и английский посланники в один голос утверждали, что Иван Антонович произвел на посетителей впечатление рослого, физически развитого человека, хотя и с расстроенными от одиночного сидения умственными способностями (Мыльников С.А., 2002). Из сохранившихся рапортов охраны видно, что узник следил за уборкой постели, заботился о своем костюме и «большую часть времени проводил в расхаживании по своей казарме», т. е. камере. Он даже пытался писать – об этом свидетельствовало распоряжение А.И. Шувалова конца 1750-х годов об изъятии у Ивана Антоновича «всяких материалов для письма, в том числе извести от стен (РНБ ОР, ф. 859, л. 176). Версия о сумасшествии Ивана явно сомнительна. Начальствовавший над приставами поручик Преображенского полка Михаил Овцын в июне 1759 года писал Шувалову: «Истинно возможности нет, и я не могу понять: в истину ль он в уме помешан или притворяется?». В.В. Стасов (1966), опиравшийся на рапорты из Шлиссельбурга в Тайную канцелярию, так обрисовал образ узника: «Нам представляется молодой человек, с сильным, неукротимым характером… юноша, узнавший, вопреки всем предосторожностям и запрещениям под смертной казнью, о царственном своем происхождении и с достоинством заявляющий о нем, несмотря ни на какие угрозы;… точно так же, по секрету, контрабандой Бог знает от кого и когда научившийся грамоте и познакомившийся твердо и примечательною памятью со Священным Писанием и множеством книг религиозного содержания – рассуждающий с окружающей его грубою солдатчиною твердо, уверенно, часто совершенно здраво и даже умно – разве все это мало со стороны человека, едва не с первого дня жизни своей вырванного из среды человеческой жизни…».

Свидание произвело на Петра III сильное впечатление. По одним сведениям, он намеревался отпустить Иоанна в Германию, по другим – даже назначить своим преемником, женив на родственнице, принцессе Голштейн-Бекской. Однако жизнь рассудила иначе. Гибель Петра Федоровича практически определила и смерть его троюродного племянника. Часы гибели узника были запущены…

В начале августа 1762 года, т. е. спустя месяц после начала своего правления, Екатерина II в обстановке строжайшей секретности встретилась и беседовала с Иоанном Антоновичем. «Безымянный колодник Григорий» был доставлен офицерами Ингерманландского полка капитаном Д.П. Власьевым и поручиком Л.М. Чекиным в царское имение Мурзинку, близ Петербурга (Г.П. Данилевский считал, что свидание состоялось в Пелле). Ряд историков предполагает, что Иоанн высказал пожелание закончить жизнь в монастыре, но Екатерина приняла решение оставить его в тюрьме. Учитывая крайнюю занятость императрицы в тот период, можно заключить, что результаты встречи были крайне важны для обоих участников.

Как было заявлено в манифесте значительно позже, уже после трагической развязки, «Иоанн лишен разума и человеческого смысла». Почему же Екатерина не решилась предоставить ему свободу или, хотя бы, смягчить условия содержания