История Дома Романовых глазами судебно-медицинского эксперта - Юрий Александрович Молин

одну из их шпаг и, прежде чем умереть, получил восемь ран» (сб. РИО, 1873, т. 12, с. 171). О том, что узник сопротивлялся, писал и А. Бюшинг (1771), имевший возможность беседовать с людьми, получившими достоверную информацию. Впоследствии эти трагические подробности приводились разными авторами, иногда с красочными вариациями. В 1766 году в Лондоне вышла брошюра, автор которой подробно описал трагическую сцену, не называя источников информации: тюремный надсмотрщик нанес узнику первый удар, но тот защищался «как только мог и даже сломал шпагу, которой тот намеревался его убить… Надсмотрщик был яростнее адских фурий. Он позвал на помощь; и тотчас в комнате появился второй палач, такой же ужасный и кровожадный, как первый, который и оборвал жизнь светлейшего несчастного принца, пронзив ему кинжалом грудь и сердце шесть или семь раз» (Левин Л., 2000).

В рукописной записке на английском языке неизвестного автора начала XIX столетия, которая хранится в Британском музее в Лондоне, а копия с нее – в Публичной библиотеке Петербурга, имеются следующие подробности об этом событии: «Власьев и Чекин напали с обнаженными шпагами на несчастного принца, который проснулся от шума и вскочил с постели. Он защитился от их ударов, и, хотя был ранен в руку, сломал одному из них шпагу; тогда не имея никакого оружия, и почти совершенно нагой, но воодушевленный отчаянием, он продолжал сильно сопротивляться, пока наконец они его не одолели и ранили во многих местах; тут наконец он был окончательно умерщвлен одним из офицеров, который проколол его насквозь сзади» (Стасов В.В., 1966).

Вернемся, однако, к материалам следственного дела, хранящегося в РГИА: «После ж вышеупомянутых Мировичем с офицерами говоренных речей он, Мирович, подошел к мертвому и поцеловал руку и ногу оного, приказал солдатам то тело на случившуюся в той казарме кровать положа нести. А вынесши из казармы и перенеся чрез канальный переход, поставили. И некоторые солдаты из команды его, Мировича, говорили ему, что не прикажет ли он тех двух офицеров взять под караул, но он не приказал, уверяя их, что они – де и так не уйдут. А потом оное тело с кроватью подняв, при превождении его, Мировича, и всей тогда в расстройке находящейся команды напереди несли, где и капитан Власьев был веден. По приходе же к фронтовому месту приказал он, Мирович, то мертвое тело поставить пред фронт и велел команду построиться в четыре шеренги. А по постановлении сказал он, Мирович, что «теперь отдам последний долг своего офицерства». Для чего и велел бить утренний поход, при чем сам салютовал. А потом, подошед к мертвому телу, поцеловал оного руку, сказал всем: «Вот, господа, наш государь Иоанн Антонович, и теперь мы не столь счастливы, как бессчастны. А всех больше за то я потерплю, а вы не виноваты…».

Задумаемся, не была ли вся эта затея грандиозной инсценировкой с целью радикально решить проблему Иоанна? Слишком много данных для того, чтобы дать на этот вопрос утвердительный ответ. Небезынтересна характеристика Мировича. А.Г. Брикнер (1874) называл его странным, легкомысленным, суеверным. Детально изучивший все документы этого дела Г.П. Данилевский, не только блестящий романист, но и профессиональный историк, характеризовал своего героя, как картежника и кутилу, постоянно завидовавшего сослуживцам, нуждавшегося в деньгах. Не в этом ли ключ к разгадке «Шлюссельбургской нелепы» (по образному выражению В. Бильбасова)?

Французский поверенный в делах Беранже и саксонский посланник Сакен сообщили своим государям, что дело Мировича не более, как комедия, разыгранная с ведома Екатерины единственно для умерщвления ненавистного ей Ивана (Бильбасов В.А., 1900). Интересно письмо австрийского посланника князя Лобковича канцлеру Кауницу от 3 августа 1764 года: «Кн. Дашкова находится в сильном подозрении, а Н.И. Панин, слагая вину на Мировича, выгораживает Дашкову». Видимо, дипломат имел в виду ставшую известной информацию спецслужб о том, что этого офицера несколько раз видели выходившим из дворца княгини Е.Р. Дашковой, участницы переворота 1762 года, ближайшей подруги императрицы.

И еще одна немаловажная деталь. В.Я. Мирович впервые появился в Шлиссельбургской крепости, имея рекомендательное письмо к приставу князю Ю.А. Чурмантееву от его отца – друга Г.Г. Орлова, фаворита Екатерины II! Многие историки сходятся во мнении, что Мирович по ее указанию специально имитировал штурм каземата, чтобы дать страже законный повод убить претендента на престол. Видимо, он предполагал, что императрица спасет ему жизнь и щедро наградит, но мудрая Екатерина предпочла избавиться от опасного свидетеля. Интересный факт – государыня категорически запретила подвергать Мировича пыткам, что всегда практиковалось в те времена при расследовании тяжких преступлений. Офицера приговорили к четвертованию, которое было заменено обезглавливанием (Стасов В.В., 1968). 15 сентября 1764 года В.Я. Мировича публично казнили, а затем тело сожгли вместе с эшафотом. Строго были наказаны все другие участники «нелепы», но им была оставлена жизнь (Семевский М.И., 1866). Таким образом, вблизи столицы страны, один в Ропше, другой в Шлиссельбурге, с интервалом в два года, насильственной смертью погибли два законных правителя России – императоры Иоанн VI и Петр III, дальние, но кровные родственники. Фактической виновницей их смерти оказалась Екатерина II. О степени ее ответственности историки спорят до сих пор.

Дело Мировича – один из самых темных эпизодов русской истории XVIII века. Практически все историки в шлиссельбургском бунте видели какую-то тайну, не раскрытую официальным следствием, а скорее наоборот, еще глубже припрятанную им. Если это действительно так, то власти хорошо знали свое дело – никаких серьезных улик они потомкам не оставили. Могу предполагать, что вся «шлюссельбургская нелепа» была разыграна, как по нотам, Н.И. Паниным с благословения Екатерины, но вместо доказательств придется ограничиваться только подозрениями. Во-первых, гибель Иоанна была выгодна императрице. К тому же народ поверил в эту смерть, и самозванцы не тревожили его тень. Во-вторых, Мирович давно был знаком с родным братом Панина – служил под его началом в Семилетнюю войну и даже посещал позже дом П.И. Панина. В-третьих, на неоднократные просьбы охранявших Иоанна Д.П. Власьева и Л.М. Чекина освободить их от этой службы Панин отвечал им, что нужно потерпеть до лета, когда их заботы прекратятся. В-четвертых, в письме Екатерины II Н.И. Панину есть двусмысленная фраза о том, что назначенный вести следствие по делу о мятеже Ганс Веймарн «не будет разыскивать ничего лишнего». В-пятых, странно, что в Петербурге заранее знали, что после отъезда императрицы в Ригу «что-то должно случиться». В-шестых, Мировича так и не подвергли пытке, чтобы узнать его сообщников, из-за чего среди членов суда были «многие споры и несогласия». В столь важном государственном деле следствие,