Суворов - Андрей Богданов

Давно уже Суворов, проявляя уважение, призвал вождей закубанских племен запретить своим молодчикам разбойные нападения, возвратить награбленное и жить в мире. А то и горы не спасут их благоденствия и самой целости. «Буде же, — обращался к такого рода разбойникам полководец, — …не будут вами пресечены подобные прежним хищничества, то принужден буду переправить через реку Кубань войска и наказать такую дерзость огнем и мечом, и в том вы сами на себя пенять должны будете!» (Д II. 154. С. 180). Предупреждениям полководца не вняли. Суворов ждал долго, целых четыре года. В августе 1783 г. он вынужден был доложить Потемкину, что безобразия продолжаются: «закубанские часто убивают и ловят русских людей, после за захваченных требуют большие деньги» (Д II. 247).

Поход на Кавказ, в верховья реки Кубани в октябре 1783 г. был совершенно скрытным. Легкий отряд Кубанского корпуса прошел 130 нелегких верст без дорог, мимо пикетов горцев, ночами, разделившись на группы. Роты, эскадроны и казачьи полки точно сошлись в условленном месте. Холодной ночью они одолели глубокую бурную реку и скалы. Пушки и зарядные ящики поднимали на канатах. На рассвете Суворов атаковал крупнейшее сборище разбойников. «С великой храбростью» ударили в штыки гренадеры. Не задерживая полетели на врага казаки и драгуны. Артиллеристы не зря пронесли сквозь недоступные места 16 пушек и сохранили сухим порох.

Противник стоял насмерть. Жестокий бой шел несколько часов. Урочище Керменчик стало могилой тысяч злодеев. Но дело было не окончено. В14 верстах далее было сосредоточено еще одно разбойничье воинство. Дав отряду двухчасовой отдых, Суворов форсированным маршем достиг противника и с ходу атаковал. «Храбрость, стремленный удар и неутомимость донского войска не могу довольно выхвалить… как и прочего ее императорского величества подвизавшегося воинства», — доложил полководец.

Вооруженного противника не осталось. Милосердие Александра Васильевича не переменилось даже в отношении к «ворам». Все сдавшиеся — 200 человек — были отпущены на свободу. По данным разведки, простиравшейся у Суворова до Ирана, не тронутые его экспедицией разбойники сжигали дома, «бежали в леса и горы» (Д II. 252–256). Изведав силу полководца, местные вожди смогли оценить его доброту. Племена, приславшие в знак покорности белые знамена, получили покровительство России. Захваченные ими пленные, в том числе из верных России ногайцев, были возвращены. Начальство требовало репрессий: Суворов уклонился от карательных акций, заявив, что «операция в глубокую осень войскам вредна!» Он обласкал разноплеменных вождей и старшин, подружился с достойнейшими из них.

Предгорья Главного Кавказского хребта стали на время спокойными. Турция должна была признать реку Кубань своей границей с Россией на Северо-Западном Кавказе. Потемкин с гордостью вручил Суворову золотую медаль за присоединение Крыма (Д II. 271); сам он отныне титуловался светлейшим князем Таврическим. Из рук императрицы полководец получил орден Святого князя Владимира — и вновь, как он писал 10 декабря 1784 г. Потемкину, изнывал год «в деревне при некоторых войсках» (Д II. 272). Возможность немного отвлечься от службы во время командования Владимирской дивизией заставила его в 1784 г. заметить еще одну любовную связь жены. Родившегося 4 августа сына Аркадия Суворов с трудом признавал своим. Жену он отправил в Москву, горячо любимую дочь Наташу окончательно определил в Смольный институт.

Страдая без серьезного дела, Суворов просил у Потемкина команду хоть на Камчатке! «Служу я, милостивый государь, — писал генерал высоко ценившему его князю Потемкину, — больше 40 лет и почти 60-летний; одно мое желание, чтоб кончить высочайшую службу с оружием в руках. Долговременное мое бытие в нижних чинах приобрело мне грубость в поступках при чистейшем сердце и удалило от познания светских наружностей; проводя мою жизнь в поле, поздно мне к ним привыкать. Наука просветила меня в добродетелях; я лгу, как (никогда не лгавший) Эпаминонд, бегаю, как Цезарь, постоянен, как Тюренн, и праводушен, как Аристид. Не разумея изгибов лести… часто негоден. Не изменил я моего слова ни одному из неприятелей. Был счастлив потому, что повелевал счастьем. Успокойте дух невинного перед вами!.. Исторгните меня из праздности… в роскоши жить не могу!» (Д II. 272).

Всесильный Потемкин помог: в конце 1785 г. Александр Васильевич был прикомандирован к Санкт-Петербургской дивизии, но реально стал помощником всемогущего фаворита в детальной работе по приведению в порядок армии. Решения принимались Потемкиным и утверждались его тайной супругой Екатериной II. О том, что стояло за ними, источников нет. Но содержание проводимых реформ явно указывает на влияние взглядов Суворова, который за многие годы тесного сотрудничества сумел сделать всесильного вельможу своим единомышленником.

Прежде всего было радикально и сознательно упрощено обмундирование войск. Еще весной 1783 г. Потемкин подал матушке-императрице записку «Об одежде и вооружении сил», в которой четко изложил концепцию реформы. «Исполняя Высочайшую Вашего Императорского Величества волю об обмундировании кавалерии наивыгоднейшим образом для солдата, — писал светлейший князь супруге, — я употребил всю мою возможность к избежанию излишества и, облача человека, дал однако же ему все, что может служить к сохранению здоровья и к защите от непогоды. Представя сие на Высочайшую апробацию, могу уверить Ваше Императорское Величество, и самое время покажет, что таковое Ваше попечение будет вечным свидетельством материнского Вашего милосердия. Армия Российская, извлеченная из муки, не престанет возносить молитвы. Солдат будет здоровее и, лишась щегольских оков, конечно, поворотливее и храбрее».

Употребленное Потемкиным слово «мука» справедливо в обоих его смыслах (в зависимости от ударения). Бессмысленное украшательство солдата было мучительным, а посыпание завитых волос мукой (вместо пудры) служило символом этого мучительства. «Завивать, пудриться, плести косы, солдатское ли сие дело? — вопрошал императрицу Потемкин. — У них камердинеров нет. На что же букли? Всякий должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрой, салом, мукой, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал, то готов».

Потемкин с жаром и большим знанием дела описал, какие мучения приносят и сколь дорого обходятся солдатам дурацкие иноземные прически. Он, как позже Суворов при Павле I, зло насмехался над этим дурным подражанием Западу. Читаешь письмо Потемкина, и кажется, что этот великий правитель говорит с Суворовым одним голосом: «В Россию, когда вводилось регулярство, вошли офицеры иностранные с педантством тогдашнего времени. А наши, не зная прямой цены вещам военного снаряда, почли все священным и как будто таинственным. Им казалось, что регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, ружейных приемах и прочем. Занимая же себя такой дрянью, и до сего еще времени не знают хорошо самых важных вещей, как-то: марширования, разных построений и оборотов. А что касается до исправности ружья, тут полирование и лощение предпочтено доброте. Стрелять же почти не умеют. Словом, одежда войск наших и амуниция таковы, что придумать почти нельзя лучше к угнетению солдата, тем паче, что он, взят будучи из крестьян, в 30 почти лет возраста узнает узкие сапоги, множество подвязок, тесное нижнее платье и пропасть вещей, век сокращающих!