Селянин - Altupi

Былки острыми верхушками впивались в колени. Кирилл не шевелился, готовый простоять так день или год. Его душа была опустошена страданием, противоборством с самим с собой, с Егором. Он хотел только одного — чтобы всё закончилось, всё равно чем, лишь бы больше не мучиться. Он не врал, говоря, что жизнь порознь для него не мила. В случае отказа Егора, который вероятен как наступление ночи после захода солнца, Кирилл решил ехать домой, сдаться родителям и плыть по течению, потому что существование станет серым и бессмысленным.

Но больно было сейчас. Кирилл ощущал, как выворачивает кости. Что-то новое, малознакомое вылезало из омертвевшего кокона невежества и праздности. Что-то нежное, трепетное, разумное, способное сострадать. Кирилл вдруг осознал, что с этой минуты ему не быть прежним человеком. Кроме того, это хорошее начало всегда сидело в нём, с самого рождения, но загрубело из-за отсутствия тепла и ласки, а теперь воскресло с силой настоящей любви.

Кирилл стоял и не смел поднять глаза на Егора, полностью отдавшись его воле.

Прошло немного времени, показавшегося вечностью. Ни смена света и тени от набегающих облаков, ни лёгкие порывы знойного ветра, ни кудахтанье выбежавших на улицу кур, ни далёкое гудение трактора не нарушали тишину, окутывающую их двоих. Калякин вообще забыл, что они не одни на планете. Он был готов слушать эту тишину вечно, лишь бы не услышать слова «нет».

— Кирилл…

Кирилл вздрогнул. Сразу вскинул голову, впиваясь жадным взглядом в надежде прочитать приговор. Его имя Егор произнёс спокойно и тихо, а в глазах не было твёрдости принятого решения. Егор и боялся обидеть, и не горел желанием произносить «да».

— Встань, пожалуйста.

Кирилл отрицательно покачал головой, выражая решимость стоять так до бесконечности и распороть колени в кровь. Складка между бровей Егора не исчезла. Однако он развернулся полубоком к калитке, примериваясь уйти.

— Если ты и дальше собираешься отвлекать меня от работы, то мне это не нужно, — буднично обронил он и зашагал к калитке. Андрюшка моментом слез с мотоцикла и пробежал впереди него. Куры бросились врассыпную.

Сердце Кирилла сначала кольнуло от неприкрытого пренебрежения и ужаса, что всё кончено, но тут до мозга дошёл спрятанный истинный смысл.

— А если не буду отвлекать? Если буду помогать? — возликовав, Кирилл вскочил на ноги и ринулся за Рахмановым, не замечая тянущей боли в затёкших мышцах. О, какая огромная скала свалилась с его души! Размером с Эверест! Неужели? Неужели?! Мама родная!

Уже прислонив руку к некрашеным доскам калитки, чтобы толкнуть её, Егор остановился, повернул голову направо к Кириллу, а потом указал взглядом наискось через дорогу.

— Связываясь с изгоем, ты сам становишься изгоем, — с той же будничной интонацией произнёс он.

Калякин обернулся, уже понимая, что к дому Пашкиной бабки. Там, у ворот, возле двух иномарок стояли и, скрестив руки, смотрели на них Машнов, Данил Ребров и Никита Жердев, про которых он за эти десять минут успел напрочь забыть. Представление со вставанием на колени перед пидором показалось им странным? Неуместным? Забавным? Да насрать!

Егор уже скрылся за хлопнувшей калиткой, и Кирилл прошёл за ним. Закрыл за собой дверь, физически ощущая, как отсекает старую жизнь. На сердце царила удивительная лёгкость.

37

Во дворе было… словно в другом мире. Словно другой мир и состоял из одного этого двора — умиротворённый, прекрасный, чистый. Нет, у забора, сараев и собачьей будки до сих пор был навален нужный в хозяйстве хлам типа чурбаков, гнутых вёдер и ржавых шестерёнок, однако здесь присутствовала атмосфера искренности, любви, счастья, которых Кириллу так не хватало в последние дни. Да и всю жизнь, наверно. Он был окрылён.

Взгляд скользнул по спине Егора, его выцветшей футболке, и упёрся в лежавшую на раскладушке женщину. Ложе стояло в тени веранды, жалящие солнечные лучи на него не падали. Изголовье раскладушки было приподнято до полусидящего положения, мягкости добавляло подложенное под низ ватное одеяло, а всё тело женщины до плеч накрывал тонкий двуцветный — бело-зелёный — плед советских времен, каким бабушки застилали кровати или диваны.

— Здравствуйте, тётя Галя, — улыбнувшись, поприветствовал Кирилл и даже на радостях отвесил что-то вроде неглубокого поклона. Его удивила «прогулка» Галины, он не предполагал, что она может находиться вне спальни и своей постели. Разглядывал её худое лицо, расчёсанные, но всклокоченные от верчения головой седоватые короткие волосы.

— Здравствуй, Кирюша, — мама попыталась улыбнуться, приподняла уголки губ, но они тут же вернулись в первоначальное положение. Голос был слабым, едва слышным, а тон, как и в прошлый раз, тёплым и радушным, глаза цепко следили за гостем. — Хорошо, что зашёл.

— У вас замечательный сын. Сыновья, — поправился Калякин, заметив наблюдающего за ними с веранды Андрея. Тот стоял за тюлевой шторой, лицом прислонившись к ней так, что она выпирала почти до стекла, образуя ажурную белую маску. Пацан явно чему-то радовался. Возможно, он тоже понял, что у его брата появился новый парень. Кирилл от этого ещё больше возликовал — глаз не сводил с Егора, не мог поверить, что этот независимый молчаливый селянин наконец стал его.

Галина заметила это обожание.

— Вы красивая пара, — проговорила она, глядя на обоих. Кирилл как раз подвинулся ближе к Егору. Хотел бы взять его за руку или обнять, но пока не смел. Егор на слова матери никак не отреагировал, он поднял глаза к окну веранды, и Андрей нехотя высунулся из двери, цепляясь за неё здоровой рукой.

— Андрей…

— Знаю-знаю, — не дал ему договорить мальчуган. — Уже иду.

— Мне тоже пора, — проронил Егор и направился к задней калитке.

— Я с тобой, — поспешно выдал Кирилл и, кивнув Галине, на крыльях счастья поскакал за ним. Рахманов остановился у хлева. Двери в курятник и свинарник как обычно были закрыты, а коровника — открыта настежь.

— Кирилл, я иду на огород полоть. Тебе необязательно находиться рядом. Можешь идти к друзьям или в дом посмотреть телевизор.

Кирилл оскорбился.

— Сказал же, что буду тебе помогать!

Егор пожал щуплыми плечами и направился дальше — не вокруг хлева к загонам для скота, где они разговаривали вчера, а чуть наискось к ещё одной узкой, всего в три грубо сколоченные доски калитке, притулившейся между старых деревянных сараев. Вообще, из сараев на участке выстраивался лабиринт, в котором чужой человек запросто бы затерялся. Тут пахло навозом и поросячьим варевом, и вместе