Время жить - 3. Осколки мира. Часть 1 - Мила и Виктор Тарнавские
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это моя работа. Так же как ваша – пользоваться этим оборудованием, а не проверять его.
– Скромность украшает человека, – улыбнулся Боорк, открывая дверь. – Заходите.
– Минутку...
Реэрн достал из кармана небольшую черную коробочку, из которой высунулась антенна. Стоя на пороге, он сосредоточено водил ей из стороны в сторону, затем нажал на кнопку сбоку коробочки, пропустил в каюту Боорка, зашел сам и закрыл за собой дверь.
– Вот и все, – весело сказал он, засовывая коробочку обратно. – Теперь порядок.
– Порядок в чем? – заинтересовался Боорк.
– Я заблокировал следящее устройство. Ваша каюта, как, впрочем, и все остальные, под наблюдением. Разве вы этого не знали?
– Нет, не знал. А что теперь показывает это устройство?
– Что в каюте по-прежнему никого нет. Теперь нам можно спокойно поговорить. А я бы хотел поговорить с вами. Сразу скажу, я не представляю ни СБ, ни конкурирующую фирму. Скорее, нечто противоположное. Понимаете?
– Понимаю. И кроме того, понимаю, что у вас ко мне какое-то дело. Я вас слушаю, хотя заранее предупреждаю, что это безнадежно. Кстати, а вы не боитесь, что я после этой беседы донесу на вас в спецотдел?
– Я знаю, что вы – честный человек, – покачал головой Реэрн. – И знаю, что вы – не сторонник существующего порядка. Я верю в вас.
– Даже так? – усмехнулся Боорк. – Интересно, а на чем основана ваша вера? Я бы на вашем месте поостерегся. Посудите сами, мало ли чего можно ожидать от трусливого предателя, подлого дезертира с фронта борьбы за освобождение трудового народа, грязного пособника кровавых подонков из Военного Космофлота? Что вы на это скажете, коллега кровавый подонок?
– Вы – честный человек, – повторил Реэрн. – Я вас не осуждаю и ни в чем не обвиняю. Очень сожалею, что с вами так обошлись. Прошу вас, выслушайте меня. Мы полностью доверяем вам и нам нужна ваша помощь.
– Кажется, я должен сейчас со счастливыми слезами на глазах благодарить за возвращенное доверие, – язвительно сказал Боорк. – Извините, я не хотел вас обидеть. Но должен сказать вам, я уважаю вас как хорошего человека и хорошего специалиста, но как подпольщику вынужден отказать. Не надо думать, что я полностью перековался. Стать образцовым офицером Военного Космофлота и образцовым подданным Его Императорского Величества мне, увы, оказалось не под силу. Но от вашего движения я отошел. Решительно и окончательно.
– Вы не верите мне, – с огорчением заключил Реэрн. – Понимаю вас. К сожалению, мне нечем доказать, что я не провокатор.
– Почему, я верю вам. Зачем спецотделу или СБ устраивать со мной такую комедию? Но поверьте и вы мне. Я действительно вышел из ваших рядов. Вышел, потому что потерял самое главное. Я потерял веру в победу и веру в справедливость дела, за которое боролся. И не думайте, что я оправдываюсь, подвожу, так сказать, идеологическую базу под свое отступничество. Я вообще никогда не оправдываюсь, это не в моих правилах. Просто... знаете, иногда хочется поговорить с человеком, который бы тебя понял...
– Постараюсь понять вас.
– Хорошо. Тогда слушайте. Я много размышлял. У меня, знаете, для этого было достаточно свободного времени. И понял, что вы не сможете победить. Ваш противник слишком силен. На его стороне все – сила, власть, деньги, оружие, информация, многовековой страх, уже вошедший в гены, въевшийся в плоть и кровь. Это слишком простая машина, чтобы ее можно было сломать и слишком громоздкая, чтобы свалить.
– Она только выглядит страшной. На самом деле эта машина давным-давно проржавела насквозь. Экономика полностью развалена. Повальная коррупция, постоянный дефицит, нехватка самого необходимого, удушающее господство бюрократии – все это уже стало нетерпимым, завлекает в ряды недовольных миллионы и дюжины миллионов. Даже тех, чьи деды-прадеды как огня боялись всякой политики! Часть из них поддержит нас, когда мы выступим, а остальные и пальцем не пошевелят, чтобы защитить старые порядки. Вы же сами должны видеть: власть растеряна, она сама боится нас, а люди, наоборот, перестают бояться! Нам по силам свалить эту старую машину!
– Наверное, то же самое говорили и триста лет назад, перед Великим Восстанием. А закончилось все атомным ударом по Столице. Тогда погибло пятьдесят миллионов, а сколько погибнет теперь?! Вы так легко призываете народ к восстанию! Я знаю ваши прогнозы, потери должны составить от пяти до десяти миллионов человек. Вы готовы смириться с этим! Что для вас несколько миллионов погибших?! Ради благой цели...
– Если вы не верите в восстание, есть еще и демократы. Недавно мы с ними объединились.
– Эта так называемая легальная оппозиция? Они никогда и ничего не добьются. С системой, проповедующей насилие и опирающейся только на насилие, бороться можно только насилием. Я не верю, что можно изменить что-то с помощью обращений и петиций. Эта система давно отвергла здравый смысл, и апеллировать к нему бесполезно.
Реэрн сделал движение, но Боорк не дал ему перебить себя.
– Но главное даже не это. Чем вы лучше их?! Вы же плоть от плоти все той же системы, у вас культ единомыслия, ваш бог – дисциплина! Вы так же легко бросаетесь чужими жизнями! Что изменится, если у власти окажутся не они, а вы?! Хотя нет, нет, изменится, и еще как! У вас ведь есть идеалы! Вы мечтаете перевоспитать массы, превратить озлобленных, вороватых, трусливых, эгоистичных, невежественных людей в граждан свободного общества будущего, где правят альтруизм, закон и экономическая целесообразность! Какие благие намерения... И куда они вас заведут?! Да у вас не хватит ни терпения, ни снисходительности, а слово «гуманизм» наводит на вас скуку! Вы начнете силой подгонять людей под свой идеал. И тогда прольется столько крови, что любой из тиранов древности, даже Тинкоу, на чьей совести Великое Восстание, покажется рядом с вами невинным проказником!
– Но послушайте, подобных радикалов среди нас не так уж и много. Не спорю, это заметное, яростное, крикливое, но тем не менее, меньшинство. Не слушайте этих крикунов, они только порочат наше движение!
– О, нет, меня волнуют как раз не крикуны. А сдержанные, здравомыслящие люди дела... вроде вас. Это они придумали и ввели в практику принцип, что нравственно все, что идет на пользу революции. Чем хуже, тем лучше – так, кажется, звучит ваш девиз? Вы, наверное,