Гуннора. Возлюбленная викинга - Юлия Крен

«Всем необходимым…»

Альруна зажмурилась, с ужасом думая о своем будущем.

Матильда вздохнула.

— Там, живя на хлебе и воде, проводя ночи в молитвах в холодной часовне, чувствуя, как болят у тебя колени, ты сможешь подумать о том, что произошло.

«Не надо мне думать, я и так знаю, что совершила ошибку!» — хотелось крикнуть Альруне. Но она промолчала.

Отвернувшись, Матильда вышла из комнаты, даже не попрощавшись с единственной дочерью.

Кормилица поила малыша настойками из тысячелистника, майорана, мать-и-мачехи, натирала камфорой, чтобы сбить жар. В какой-то момент ребенок уснул, но Гуннора места себе не находила. Да, сейчас его кожа вновь стала розовой, а пульс успокоился, но жар мог вернуться. И Гуннора, не вынеся бездействия и бессилия, вырезала руну «альгиз», руну исцеления.

Может быть, это не понравится христианскому богу, которому она теперь служила, но если этот бог мудр, столь же мудр, как и Один, он не станет гневаться на отчаявшуюся мать. «Один отдал за свою мудрость глаз, чем пожертвовал бог христиан?» — подумалось ей.

Она положила талисман с руной под кроватку малыша. Всю ночь она провела рядом с сыном, время от времени касаясь ладонью его лба. Лицо ребенка оставалось прохладным, жар отступил.

Через две ночи Гуннора наконец-то смогла расстаться с ребенком, предоставив уход кормилице. Она смертельно устала, но уснуть так и не смогла.

Бодрствовал и Ричард, хотя еще даже не рассвело. Он беспокойно метался по комнате. Увидев Гуннору, он остолбенел.

— Он…

— Успокойся! С ним все в порядке, жар отступил.

Вначале на его лице отразилось облегчение, но оно тут же сменилось яростью.

— Мне от этого не легче, — прошипел герцог, меряя шагами пол.

Гуннора, подойдя, обняла его.

— Конечно, — пробормотала она. — Но… ты всегда говорил, что она тебе как младшая сестра. Я знаю, что могла бы простить Вивее, Дювелине или Сейнфреде все, что угодно.

— Ты простила бы их, если бы они попытались убить твоего ребенка? — Ричард отстранился.

Гуннора знала, что ее сестры неспособны на такое. Да и зачем им это? Но этими словами ей не укротить гнев Ричарда. Невзирая на усталость и тревогу за сына, ей все же хотелось успокоить герцога.

— Она ненавидит меня и нашего ребенка только потому, что любит тебя, — пробормотала Гуннора.

— Почему, черт побери, ты ее защищаешь? — Ричард играл желваками.

Гуннора помедлила. Она и сама не знала, почему это для нее так важно. Когда она держала на руках больного ребенка, то готова была отдать собственную жизнь, только бы спасти малыша, и убила бы любого, кто угрожал ему. Если бы Альруна в то время попалась ей на глаза, не хватило бы силы всех рун, чтобы сплести такое мощное проклятье, как хотелось бы Гунноре. Но когда состояние ее сына улучшилось и он мирно уснул на груди кормилицы, Гуннору охватило чувство облегчения и любви, еще более сильное и могущественное, чем при родах. Все это время малыш кричал, теперь же тишина казалась благословением. В ней не было места страху и ненависти. А благодарность богам за выздоровление сына настраивала на благодушный лад.

Впрочем, была еще одна причина, чтобы простить Альруну.

— Ты хочешь быть справедливым правителем, добрым и мудрым, — прошептала Гуннора. — Но для этого ты должен понимать людей. Понимать, что движет ими. И ты должен понимать не только политиков и церковников, но и женщин. Ты был слеп к чувствам Альруны — и за это она отомстила тебе.

На лице Ричарда все еще читалась злость, но к ней прибавилось и раскаяние.

— Я не был слеп, я знал, что она чувствует ко мне… И что я совершил ошибку. — Он сглотнул. — Тогда, когда ты… уехала… Однажды я возлег с ней. Я знаю, нельзя было этого делать. Как бы я хотел, чтобы этого не произошло! Но неважно, что бы я ни сделал с ней, это не дает ей права…

Гуннора подняла руку, жестом приказывая ему замолчать. Это признание не стало для нее неожиданностью, но распалило в ней гнев. Она легко простила бы Ричарда за то, что он переспал с другой женщиной. Но мысли о том, как отчаянно боролась Альруна за любовь Ричарда, напомнили Гунноре чувство собственного бессилия в тот день, когда она впервые увидела герцога.

— Это правда, — прошипела она. — Альруна не имела права вредить нашему ребенку. А у тебя нет права использовать женщин, словно у них нет ни воли, ни гордости.

Ричард удивленно уставился на нее.

— Но я так никогда не поступал! Альруна сама пришла ко мне! И я не насильник, я никогда не поднял на женщину руку, ни одну девицу я не взял силой.

Гуннора упрямо смотрела ему в глаза. Да, Ричард верил в свои слова, думал, что говорит правду, но это не умерило ее пыл.

— Нет… именно так ты и сделал. Может быть, Альруна и соблазнила тебя, но меня ты взял силой — тогда, в нашу первую ночь.

Ричард с нервным смешком облизнул губы.

— Что за чушь! Ты не сопротивлялась, ты пришла ко мне сама, тебе было хорошо со мной!

Гуннора холодно улыбнулась.

— Ты думал, что я Сейнфреда! Ты уже взгромоздился на меня, но так и не заметил подмену! А утром, проснувшись в объятиях незнакомки, ты даже не задумался о случившемся. Скажи, Ричард, ты хоть когда-нибудь спрашивал себя, почему я возлегла с тобой вместо моей сестры?

Ричард потрясенно смотрел на нее. Сейчас на его лице проступило выражение детской обиды, которое иногда казалось Гунноре таким трогательным. Но не сейчас.

— Сейнфреда — замужняя женщина! — заорала она, когда Ричард так и не ответил ей.

— Но она ведь… — беспомощно пробормотал герцог, морща лоб.

— Она улыбнулась тебе! — ледяным тоном ответила Гуннора. — Но неужели ты поверил в то, что эта улыбка искренна? Люди повинуются тебе не потому, что ты приветливый, умный и веселый, не из-за твоих белоснежных зубов и роскошного тела. Они повинуются тебе, потому что ты наделен властью! Наверное, из всех женщин Альруна была единственной, кто полюбил тебя не потому, что ты герцог Нормандии. Будь ты крестьянином, ни одна женщина не увивалась бы за тобой. Замо выставил бы тебя за дверь, а Сейнфреда запустила бы в тебя горшком с рагу, вместо того чтобы сидеть с тобой за столом и улыбаться. Будь ты крестьянином, стоило бы тебе только прикоснуться ко мне, как я начала бы отбиваться, как и любая женщина, которую пытаются обесчестить.

На лице Ричарда калейдоскопом сменялись чувства: упрямство, угрызения совести, смущение, возмущение.

— Ты ненавидела меня за это, да? — вкрадчиво осведомился он. — Настолько, что готова была убить меня. Ты до сих пор ненавидишь меня? Тебя во мне привлекает только власть?