Призыв ведьмы. Часть 2 - Эйлин Торен

Тёрк остановился, посмотрел на неё и заржал. Хэла поклялась бы, что этот гогот был таким громким, что со сторожевых башен повылазили стражники, чтобы глянуть, что там внизу происходит. Хараги вот точно встали как вкопанные и уставились на, как им наверное показалось, умирающего мужика. И феран, наверняка этот гогот слышал. Вот тут реально кошмар.

— Разбудишь дом, дуралей!

— Ты, ты… Хэла, чтоб меня, — от подошёл к ней и сгрёб в охапку, она потерялась в его огромных, медвежьих объятиях.

— Скажешь об этом Рэтару, наговорю на тебя снедуг! — буркнула она ему в куртку.

— Не скажу, — гоготнул он ещё раз, вытирая проступившие от смеха слёзы.

— Скажи, Тёрк, — решила спросить Хэла. — А ирнит правда такой дорогой камень?

— Да, — кивнул он и придерживая за плечи потянул дальше. — Зависит от размера, конечно, но да, самый дорогой. Их три, точнее четыре, но, — мужчина махнул рукой, — три. Редкие. Серкит ещё и грасцит. Грасцит цвета крови, его можно добыть в двух, трёх выработках. Одна у нас. Серкит серкий… ну… о, как глаза у Роара.

— Жёлтый? — уточнила ведьма.

— Наверное, — согласился мужчина. — Его много где можно найти, в смысле не только в наших горах, но не часто. А ирнит только у нас, в Изарии. Его называют камнем богини.

— Вот ведь, — фыркнула Хэла. — Твою ж налево.

— А что такое? — спросил Тёрк, заглядывая ей в лицо.

— Рэтар подарил мне ирнит, — ответила она, недовольно мотнув головой. — И я хочу провалиться на месте из-за этого, а ещё он заставил Брока подарить мне что-то тоже. И вот у меня теперь есть хилдский кинжал.

— Хэла, да чего провалиться-то? — он остановился. — Ирниты красивые, покажи.

Она потянула за цепочку на шее и вытащила кулон. Сказать, что Тёрк удивился это вообще ничего не сказать. Он аккуратно положил кулон на свою огроменную ладонь и конечно в его руке он уже не был таким большим, как казалось Хэле, когда украшение было в её ладони.

— Неплохо, прям удивлён, — он повернул кулон той стороной на которой были символы. — Отличная ринтийская работа, древнеизарийский. Песня камня, — кивнул он на надпись. — Прям малец поразил.

— Малец? — спросила Хэла.

— Рэтар, — пояснил мужчина. Теперь была её очередь рассмеяться. — Скажешь об этом Рэтару перестану с тобой говорить, — передразнил её Тёрк.

— Не скажу. А правда на него можно замок купить? — она указала на Трит.

— На такой — можно, — прибил её ответом брат ферана.

— Ох, — застонала Хэла и покачала головой, потому что в ней ещё жило какое-то сомнение, точнее надежда на то, что Рэтар пошутил, сказав, что на этот камень можно купить замок.

— Что не так? — спросил у неё Тёрк, отдавая кулон обратно.

— Потому что это слишком…

— Я бы от такого не отказался, — заметил он, ухмыляясь.

— Для такой, как я, слишком! — упрямо мотнула головой Хэла. — Я не привыкла, не могу я. И мне стыдно и тягостно от таких подарков. И кинжал бы я вернула.

— Не переживай, я Броку подарю другой.

— Рэтар ему свой отдал, — сказала ведьма. — Сразу же.

— Правда? Какой?

— Не знаю, который у него всегда при себе был. Один и тот же или я ошибаюсь?

— Тогда даже не думай переживать. Просто я Брока не видел вчера, это же вчера было? — уточнил Тёрк, а Хэла согласно кивнула. — Вот увижу он мне похвалиться ещё. Небось сидит в обнимку с птицей этой вашей, чтоб ей, и смотрит на него, в руки взять боится. На кинжал тот можно дом купить в селении, земли кусок, скота и ещё останется, чтобы жить забот не знать почти до конца дней.

— Боже, — снова простонала ведьма, потому что это было уже ни в какие ворота. — Я никогда не привыкну ни к чему подобному…

— У Рэтара ещё такой есть. Их пара была. Подарили Эаргану. Отец любил дорогие вещи, чтобы было видно, насколько они ценные. А тут была пара кинжалов — работа тонкая, сделаны из сунги и тонга, но простые на вид. Отец не носил, а Рэтару такое всегда было по душе.

— Тёрк, — Хэла положила ему руку на живот, останавливая. — Я ещё хотела спросить. Но это только между нами. Можно?

— Да всё что хочешь, ведьмочка моя, — ухмыльнулся Тёрк. — Мы уже с тобой так повязаны, что можно в сговоре нас обвинять, клеймить и слать в Хар-Хаган.

— Прости, — прошептала Хэла.

— Я не буду против, — мотнул он головой. — С тобой если, так с радостью даже за грань.

— Перестань.

— Какой вопрос?

Ведьма замялась, прикусила губу.

— Как отец относился к Рэтару, — решилась-таки спросить она. — На самом деле…

— Любил без памяти!

— …потому что Рэтар считает, что… — Тёрк уже ответил, хотя Хэла говорила ещё. Запнувшись она уставилась на мужчину. — А?

— Я знаю, что Рэтар считает, что не любил, — ответил старший брат ферана. — Но это не так. Отец его любил. Определённо больше, чем кого бы то ни было из всех близких, и может даже больше своей супруги. Хотя может и нет.

— Правда?

— Да. Отец просто не умел показывать свои чувства. Но это не значит, что он их не испытывал. Правильно?

Хэла повела головой соглашаясь.

— Он очень любил Рэтара, — вздохнул Тёрк. — Он был для него единственным сыном, все остальные так, не важно.

— И Риван? — нахмурилась ведьма.

— Да, — и Тёрк развёл руками. — Увы, парень всю свою короткую жизнь бился о стены, пытаясь доказать, что чего-то стоит, пытаясь сделать так, чтобы отец просто посмотрел в его сторону — безуспешно.

— Но Рэтар считает, что…

— Понимаешь, Хэла, — перебил её мужчина, обняв её за плечи. — Ты ведь мудрая, чуткая… ты видишь какой он на самом деле? Рэтар всю жизнь пытался чувства внутри себя уничтожить, сложить в ящик и заколотить, сжечь, потому что с нашей жизнью чувства лишние. Отец не очень страдал оттого, что не мог показать свою любовь, потому что растил нас как…

Тёрк задумался потом махнул на её мальчиков, что сейчас залегли в поле и ждали, когда люди пойдут дальше:

— Хараг вон. Он нас даже называл — “мои хиги”. Мы должны были быть зубастыми, жестокими, хищными, безжалостными, — он вздохнул. — Рэтар такой, я такой, все мы такие. Но Рэтар единственный кто мог сказать отцу что-то поперёк. Спорить с ним. Знаешь, вот у него спина вся исполосована плетью и отец жалел об этом, а Рэтар, упрямый засранец, не убирал эти шрамы. И отец это, ну не знаю… его гордость распирала.

И Тёрк ухмыльнулся.

— А как у него глаза горели