По ту сторону Нила - Николь Фосселер

Его глаза расширились и удивленно заблестели. Ада. Несколько мгновений она стояла там, на крохотной зеленой полянке посреди поля боя, а вокруг свистели пули и сверкали клинки. Она была в простом летнем платье, с распущенными по плечам волосами, которые блестели на солнце. В ее глазах, похожих на две большие темные вишни, застыло удивление или даже вопрос. А потом она улыбнулась, показав щелку между передними зубами, подобрала юбку и побежала между мужчинами, ведущими свою смертельную игру, прямо к нему. Нет, Ада! Оставайся там! Здесь слишком опасно! Но она приближалась, почти не касаясь земли, и Саймон уже слышал ее звонкий, заливистый смех. Я не уйду, Саймон, я останусь с тобой!

Ада, любимая…

Больше Саймон не чувствовал ни страха, ни боли.

Он не видел копья, которое вошло ему в спину и, расколов ребра, словно сухое дерево, разорвало сердце.

Битва при Абу Клеа длилась меньше четверти часа. А потом пыль улеглась и пороховые облака рассеялись. Тысячи мертвых сторонников Махди остались лежать на пропитанном кровью поле, столько же англичан. Они дорого заплатили за свою победу. Лучшие из лучших. Гордость армии.

Слишком мало времени оставалось на то, чтобы похоронить и оплакать павших и унести с поля раненых. Еще меньше – чтобы найти пропавших без вести. Еще меньше – чтобы добраться до источника, к солоноватой воде которого они припали только через час.

Но меньше всего времени оставалось у Хартума.

В черной ночи небытия затеплилась искорка сознания. Она мерцала, разгоралась и становилась все ярче. Когда она стала достаточно сильной, чтобы осветить обрывки воспоминаний, голова загудела и запульсировала от боли. Вспышки выстрелов. Рев битвы и стоны раненых. Сверкающие клинки и наконечники копий. Саймон. Лен. Ройстон. Стиви. Кровь, везде кровь. Язык во рту, как прилипший к нёбу кусок сухого дерева. Я не могу дышать. Что это давит на грудь, прижимая тело к земле? Он с трудом открыл веки, но увидел только темноту. На мгновенье сердце остановилось. Я погребен заживо. Под руками только песок и гравий. Что это? Ткань, а под ней что-то мягкое, потом твердое, гладкое… Конечности. Тела. Мертвые тела. Меня похоронили заживо.

Джереми сжал зубы, прогоняя страх. Наверх. Я должен пробраться наверх. Он напрягся, погрузив пальцы в сыпучий песок, и рванулся изо всех сил. Бесполезно. Джереми еще глубже продвинул руки и оттолкнулся. На этот раз ему удалось преодолеть пару дюймов. Джереми остановился, задыхаясь, потом, продолжая работать руками, нащупал под ногой опору. Дюйм за дюймом. Потом еще рывок… Джереми напряг последние силы и вдохнул свежий воздух. Легкие заработали, наполняя разбитое тело новыми силами. Джереми стонал, пыхтел и продолжал пробиваться, локтями, ногами, коленями, высвобождаясь из-под страшного груза.

Некоторое время он, тяжело дыша, лежал на земле, а потом приподнялся на локтях и огляделся. Перед глазами плыли черные пятна. Однако постепенно в слабом свете звезд начали проступать очертания предметов. Джереми хватило нескольких секунд, чтобы понять: перед ним вповалку лежали десятки мертвых людей Махди, так, как они пали на поле брани, и он, Джереми, был похоронен под этой кучей. Ошеломленный, он принялся ощупывать свое туловище, конечности. Все цело. Невероятное везение! Он стал вспоминать. Абу Клеа. Битва. Саймон. Потом удар. На голове Джереми обнаружил запекшуюся кровь и шишку, которая страшно болела, когда он к ней прикасался. Вокруг громоздились груды тел. Сотни и тысячи, людей и животных. Джереми застонал, приподнялся и встал на ноги. Как долго он здесь лежал? Похоже, несколько часов. Джереми запрокинул голову и посмотрел на звезды. «Я еще жив, а остальные? Где Саймон, Стивен, Ройстон и Лен? Где Королевский Суссекский?»

Джереми чувствовал себя выжившим после Апокалипсиса и вдруг услышал за спиной голоса. Он обернулся и вздрогнул: по усеянному трупами полю двигались фигуры в сербристых одеяниях. Их лица, ноги и руки сливались с окружающей темнотой. Он хотел скрыться, но было поздно. Фигуры стремительно приближались. Джереми потянулся к оружейному поясу, но обнаружил только несколько патронов. Револьвер и шашку он, как видно, потерял.

– Амин, – прохрипел Джереми, медленно поднимая руки.

Амин значит «мир».

Сверкнуло дуло направленного на него пистолета, а потом все снова погрузилось в темноту.

Страшная боль вырвала его из бессознательного состояния. Что-то твердое ударило чуть повыше бедра, и Джереми закричал. Только после этого он почувствовал, как ноют запястья, как горит спина, словно с нее наждачной бумагой сдирают кожу, а плечи тянет в разные стороны, разрывая тело на части. Солнечные лучи, как раскаленные кинжалы, впились в сетчатку. Потом Джереми увидел верблюжий хвост, равнодушно покачивающийся мохнатый зад и копыта, грозившие с каждым шагом обрушиться на его голову. Джереми волокли по пустыне на веревке, один конец которой был обвязан вокруг его запястий, а другой приторочен к верблюжьему седлу. Мундир и рубаха давно уже были изорваны в клочья о песок и камень, кожа на спине местами содрана, попавшие в раны пыль и пот причиняли жгучую боль. Джереми чувствовал, как пульсировали многочисленные ушибы, когда его тело билось о камни. Наконец верблюд пошел медленнее и остановился. Джереми резко откатился в сторону, чтобы не быть раздавленным, когда животное опустится на колени.

Он медленно сел на корточки, а потом, шатаясь, встал на ноги. К нему приблизилось несколько улыбающихся дервишей с яркими прямоугольниками на белых одеяниях. Джереми невольно пригнулся, увидев в их руках ружья, однако дервиши выглядели вполне дружелюбно и даже поднесли ему бурдюк с водой, к которому он жадно припал и пил до тех пор, пока живот не раздулся, как доверху наполненная бочка.

Дервиши о чем-то заговорили с ним. Их речь была быстрой, мелодичной и походила на арабскую. Похлопав пленника по плечу, они сунули в его связанные руки лепешку, в которую Джереми тут же впился зубами и принялся жевать, откусывая большие куски. Сами дервиши тоже опустились на песок, чтобы поесть и попить. А потом встали и подняли верблюдов, намереваясь продолжить путь.

Джереми шел сзади, миля за милей. Пока его сапоги совршенно не расползлись и ноги не покрылись волдырями и ранами, кожа на лице не обвисла клочьями и глаза под набухшими веками не воспалились до красноты. Слева в туманной дымке что-то блестело. Река, вероятно, Нил.

Наконец появились первые хижины, среди которых было и несколько домов – немудреных строений из красного кирпича с проемами дверей и окон. Селение казалось безлюдным, пока караван не дошел до большой, залитой солнцем площади, в центре которой стоял крытый пальмовыми листьями отгороженный навес. Тотчас откуда ни возьмись появились люди – множество темнокожих мужчин с лицами оттенка эбенового дерева, цвета шоколада и корицы, сморщенными от старости и совсем юными. На них были пыльные, дырявые балахоны, а на головах – маленькие шапочки или тюрбаны.

Все они столпились вокруг Джереми, глазели и что-то говорили ему. Верблюды опустились на колени. Один из мужчин отвязал веревку от седла и, словно теленка, повел Джереми за собой.