Гусиное перо - Семён Львович Лунгин

Б а б а е в. А что, уж осень?

В и к т о р. Осень — не осень, а цыпляточки повылуплялись… Ленка, ты не уходи, садись, будем цыплят считать.

Л е н а. Ешьте, ешьте. (И вышла.)

В и к т о р. Вот знаешь, когда я про Лену думаю, у меня в горле что-то екает… Старые мы, что ли, стали?.. Плачем… Детский сад идет — плачем, «ля-ля-ля, ля-ля-ля» — плачем… Ох, какую жизнь прожили… Какую жизнь прошли… Она мне дочку родила. Доченька-а!

М а ш а (вошла). Ну?

В и к т о р. Доча, мы с Михаилом хотим выпить за твое здоровье… За твое здоровье, Маша! Ну, глотни из моей рюмки. Из моей рюмки глотни… Знаешь, она второй разряд получила. По мотоциклетному спорту! А? И наукой занимается. Недавно такой доклад сделала! Со всех сторон слышу: «Берегитесь, Виктор Глебович, как бы вас дочка не сковырнула!» Во! Пятую колонну в доме ращу. Чувствуешь?

Вошла  Л е н а.

И твое здоровье, Ленка!.. Подруга жизни моей!.. Вот когда первородный смысл вышелушивается. Казалось бы, затертые слова: «Подруга жизни»! Даже пошловатый привкус какой-то. А вникни!.. Ленка, я только возле тебя и дышу. И Мишка дышит. Мишка, ты дышишь?.. Дыши, дыши… Ты небось в своем интернате черта с два… Черта с два ты в своем интернате… Ты как их там, в своем интернате, карасями кормишь?

Б а б а е в. Кормлю.

В и к т о р. Карасями?!

Б а б а е в. Ну, карасями — не карасями, а какой-то рыбой кормлю.

В и к т о р. Да какая у вас там рыба! От одних названий в дрожь бросает: муксун, горбуша, хариус… Как ругательство: хариус!.. В рот взять жутко!

Б а б а е в. А ты пробовал?

В и к т о р. А у нас на Руси: голавлик, окунек, карасик…

Б а б а е в. А Сибирь что, не Русь?

В и к т о р. Русь, Мишка, Русь… До чего ж велика Россия!.. Выпьем за масштабы.

М а ш а. Пап, ты помнишь, что у тебя экзамен?

В и к т о р. Ой, елки-палки, лес густой… Мария-дива! Звони в институт. Я заболел.

М а ш а. А может, без секретарей? (Принесла из кабинета телефон на длинном шнуре-пружинке и, держа аппарат в руках, подала отцу трубку.)

В и к т о р. Элен!.. Какой телефон ко мне на кафедру?

Г о л о с  Л е н ы. Дмитрий 7-15-10.

В и к т о р. Лже-Дмитрий семь… пятнадцать… И мальчики кровавые в глазах… Это Бахметьев говорит. Здравствуйте. Я занемог… Да «не мог», а за-не-мог. Заболел… Ничем не могу помочь. Экзамен отменяется.

М а ш а. Слов нет. Люди готовились, ночи не спали, психуют…

В и к т о р (потянулся к дочери, чмокнул ее в щеку и, подняв палец, кивнул). Сделаем так. Пусть все едут ко мне. Самые смелые — автомобилем, я дочку пришлю. (Он вытащил из кармана ключи и протянул Маше.) Остальные — городским транспортом. Вопросы есть?.. Мое почтение. (Положил трубку.)

Маша вышла.

(Обнял гостя.) Ну, Бабаюшка… Бабаюшка-матушка… (И приложил ухо к его груди.) Стучит. Стучит. Стучит проклятое… Да чем у тебя карманы набиты? В кои веки друг к сердцу прильнул, а там какая-то… броня!

Б а б а е в. А!.. Это я одну штуку привез. (И вынул из кармана оттиск.) Припоминаешь?

В и к т о р. Ты гляди, моя первая работа. «Нефедов, Бахметьев». Были же времена, не к ночи будь помянуты.

Б а б а е в. А где он сейчас, этот Нефедов?

В и к т о р. А кто его знает! Эти же Нефедовы как туман. Спустился — ничего вокруг не видно. Рассеялся — где туман? Где Нефедов? Черт его знает, где Нефедов…

Б а б а е в. А кто сейчас в этом кресле?

В и к т о р. Наш друг Григорий Васильевич Алексеев.

Б а б а е в. О-о, высоко рванул. Ну и как он на этом посту?

В и к т о р. Демократ. «Ну, как, Виктор Глебович?» — «Да все так, Григорий Васильевич…» Нет, Алексеев это, в общем, позитивный факт. Ему хоть не надо объяснять, что теоретик — это нечто вроде петуха. С одной стороны, вещь в некотором роде незаменимая в курином стаде, а с другой стороны, требовать от него, чтоб перестал кукарекать, а стал нести яйца, затея, по меньшей мере, наивная. (Перелистал оттиск.) Черт знает что надо писать на первых десяти страницах, чтобы на одиннадцатой, мимоходом, высказать одну разумную мысль… А ты, скотина, хранишь?

Б а б а е в. Храню.

В и к т о р. Друг называется. Верни.

Б а б а е в. Назад?!. Нет, подарки не возвращают.

В и к т о р. Ну, давай меняться. Что тебе за него дать? Самоварчик тульский хочешь? Настоящий, между прочим. На полтора литра. Не хочешь самоварчика? На шишках разводить можно, на щепочках. Может, картину хочешь? Бялыницкий-Бируля. «Ранний апрель». Ну, что еще? Толстой академический, девяносто томов. А? Ну это я, положим, не отдам… Вот! Куртка немецкая. Из ГДР привез. Месяц ношу. Махнем?.. Скаред ты. Вот натура собачья!..

Б а б а е в. Уговорил. Я тебе твою первую работу, а ты мне последнюю.

В и к т о р. У-у, разочаровал ты меня… А ларчик-то просто открывается. Вся твоя личность как под микроскопом… Ставлю диагноз: идеалист ты и романтик. Причем учти, это у меня ругательные слова. Вот. Выбирай любую. Это на русском. Отсюда — переводы на английский. Французские две книжки. Это японская. Это вот на хинди, издание Калькуттского университета. Ну, а тут все — народные демократии. Прошу.

Б а б а е в. Ну уж дай что-нибудь новенькое!

В и к т о р. Пожалуйста. Только из типографии.

Б а б а е в (взял книгу). «Генетический механизм возникновения злокачественных опухолей»… Так-с…

В и к т о р. Ты о чем?

Б а б а е в. Здесь: «Нефедов, Бахметьев», а здесь: «Бахметьев и Верея».

В и к т о р. Ну ты это брось. Ты не сравнивай. Это совсем другое.

Пауза была долгой.

Видишь ли, формально ты прав. Это, конечно, может произвести такое впечатление. Вот ты сейчас обратил мое внимание, и действительно, противненько… Да, по букве — так. А по духу, по сути… Это же как «старик Державин нас заметил», как посвящение в рыцари. Мне ж это ничего не прибавляет. Ну разве самую малость. Что пекусь об учениках.

Б а б а е в. А ученику прибавляет? Или это, как, помнится, ты говорил, плата за вход?

В и к т о р. А ты как хотел? В метро и то за вход платят, а тут… (Он потряс в воздухе книгой.) Современная наука, дружище, перестала быть областью индивидуального творчества. Она слишком громоздка для этого. А раз так, то необычайно возросла роль руководителя работы, автора первородных идей. Таких, как этот твой Верея, у меня сейчас десятка полтора, чтоб не соврать. При этом Верея отнюдь не исполнитель. Это самостоятельно думающая единица. И Верея, и Гаркушенко, и Скаляр, и Толя Бабичев. Но в каждой их работе незримо присутствую я.

Б а б а е в. Скромничаешь. Вполне зримо. (И указал на обложку.)

Л е н а. Ой, тоска! Черная тоска!

Оба замолчали и посмотрели на нее.

В и к т о р. Что ты сказала?

Л е н а. Тоска.

В и к т о р (растерялся). Вот тебе на! Это что ж такое…

Лена убрала со стола, собрала тарелки, вилки, ножи и в тишине ушла.

Ты что-нибудь понимаешь?

Бабаев не ответил.

Протуберанцы. Как в солнечной короне. Сияет,