Три жизни Тани - Валентина Елисеева

— Перекусишь и со мной пойдешь, нечего такой красавице в лесу пропадать, — добродушно приговаривал мужчина, выуживая из сумки кусок колбасы и кидая его Тане.

Над этими планами стоило поразмыслить. Браконьер — он тоже человек, и точно доставит её к другим людям. Это было исполнение мечты о возвращении к цивилизации! Конкретно этот мужчина не выглядел слишком умным и догадливым, но в его окружении наверняка найдётся тот, с кем можно будет наладить диалог. С другой стороны, этот полный потный мужчина внушал Тане недоверие и отвращение: он жестоким методом охотился на животных, а она сама тоже являлась животным, нельзя было об этом забывать. Однако браконьер — это еще не значит «законченный негодяй».

«Может, нелегальная охота для него — единственный способ прокормить семью? Я не знаю, как живется простым людям в стране Люка, но судя по тому, что видела на голографических экранах местных телевизоров — нищету тут победить не сумели, несмотря на все прогрессивные технологии. Верить в добрые намерения этого мужчины или не верить? Я его спасла, должен же он испытывать ко мне хоть каплю благодарности за оказанную помощь?»

Таня обнюхала брошенную ей колбасу, вспоминая наказ Тьерра не брать еду из чужих рук. Пожалуй, с этим типчиком лучше поостеречься, мало ли чем браконьер мог колбасу напичкать: у отравленных зверюшек шкурки тоже отличные, пулями не попорченные!

«Итак, от колбасы надо отказаться (хоть пахнет она упоительно!), с мужчиной вместе не идти, а тайком проследить из кустов, куда он направится», — решила Таня, но не успела улизнуть в лес — в её бок вонзился заряд снотворного.

— Нечего такой красавице по лесу бегать, — повторил мужчина, закрепляя Танино тело на антиграве рядом с тушками выдр. — Ты нам ещё для дела сгодишься.

Таня очнулась под шум приглушенных ударов и звук голосов, вспомнила встречу с браконьером и побоялась сходу открыть глаза. Органы чувств и без зрения сообщали ей много об окружающем: она находилась в душном помещении, пропахшем техническим маслом и запахом каких-то грызунов. Кто-то перекидывал мешки на гулкий металлический пол и, судя по тонкой струйке свежего ветерка, доносящегося до Тани — кидал их с улицы. Звук волочения длинного предмета по полу — и грохот захлопнувшегося тяжёлого металлического люка. Пол под животом Тани содрогнулся от этого грохота, и она открыла глаза.

Взор её упёрся в нагромождение ящиков у стены. Справа, между боком Тани и стеной, были навалены мешки и коробки, слева также наличествовала свалка самых разных вещей. Мешки тошнотворно пахли кровью животных и какой-то химией. Пол, высокий потолок и стены были металлическими. Стараясь не производить шума, Таня развернулась в тёмном углу, в котором лежала, чтобы посмотреть в ту сторону, откуда прежде доносился ветерок, холодивший хвост. При её движении звякнула цепь. Это была цепь, надетая на Таню, — она соединяла её ошейник с кольцом в стене. Такой была благодарность спасённого человека!

— Ты, гнилой шурх, не сказал мне о четвёртом капкане! — завопил голос, знакомый Тане по встрече у реки.

— Я говорил, что поставил четвёртый, но ты так окосел от радости, увидев полные ловушки, что позабыл, сколько всего их было установлено. Или признай уже, что ты просто не умеешь считать до четырёх, — проворчал в ответ сиплый низкий голос.

Воздух душного захламленного помещения вспорола серия отборного мата. Разговаривающих не было видно за горой ящиков и высокими шкафами. Перед носом Тани проскрежетал по полу антиграв, который пинком сдвинули к стенке. Рядом плюхнулись мешки, от которых отчетливо пахло мертвыми выдрами.

— Нам обломилось три роскошных шкуры, — выдал, отругавшись, первый голос, — но из-за них я чуть не погиб в этом чёртовом заповеднике! Ненавижу эту мерзкую «живую природу»! Чего богатеи фанатеют от натуральных шкур? Как по мне, искусственный мех куда теплее и практичнее, да и синтетическая еда гораздо вкусней настоящей. Я разок заказ себе котлету из натурального мяса в баре, так потом еле отплевался, такая оказалась гадость! Больше никогда не беру натуральное, даже если деньги есть.

— Искусственные мех и мясо дорого не продашь, — просипел второй браконьер, — так что радуйся подаркам от живой природы. Если волнения и погромы в этом мире продлятся год-другой, то мы с тобой сами богатеями станем! В этом заповеднике живых шкур бегает — не переловить, и мяса натурального — не переморозить.

— Сколько мы уже всего добыли? — алчно причмокивая губами, спросил Танин знакомец.

— Три десятка волчьих шкур, пару — с местных медведей, дюжину оленьих туш, ну и шкуры с них же. Олениной забиты две морозильных камеры. — По стенке дальнего от Тани шкафа стукнули, видно эти шкафы и являлись холодильниками.

— Хорошо! Завтра еще оленей с воздуха набьем.

— Нет, стартуем прямо сейчас, иначе сгноим шкуры: химия консервирует их не больше, чем на пять суток. Отдадим мех в обработку, скинем мясо перекупщикам и вернёмся за новой партией товара.

— Цаст, сволочь, много брать стал за выделку меха, — зло прошипел первый браконьер.

— Так мы не единственные, кто в Маэль за лёгкой поживой сейчас рванул, а большой спрос рождает высокие цены, — хмыкнул второй. — Ничего, нам тоже навара хватит, количеством доберём. Подчистим этот заповедничек как следует!

Мужчины захохотали, похлопывая себя ладонями по ногам. До Тани донеслось бульканье жидкости, переливаемой из бутылей прямо в рот, — подельники обмывали свой успех.

— Так чё ты про ту рыжую тварь болтал? Собака, говоришь? — спросил сиплый, вволю набулькавшись.

— Ага, умная зараза — сумку мне с антиграва притащила. Если б не она, то застрял бы я у той реки.

— На кой нам собака? Вышвырни её обратно, за собачью шкуру и одного кредита не дадут, так что руки лень марать снимать её.

— За шкуру не дадут, а за живую псину много кредитов отвесят — породистая она, понял? Такие собачки могут ого-го сколько стоить, уж я-то знаю, мой отец у Дейкомба в собачьем питомнике работал, — важно сообщил похититель Тани. — И дрессированная она, команды знает, сразу мои слова поняла. И ошейник на ней красивый, с блестяшками, на бродячего пса такой не нацепят.

— Команды, ошейник… Если не продашь её сразу, а эта тварь много жрать будет — выкину её из шлюза, пусть космическая пыль блестяшками любуется, — презрительно сплюнул второй браконьер и показался из-за морозильных камер.

Он имел вид завзятого пропойцы: некогда могучее и высокое тело начинало откровенно сдавать, потеряв много веса, покрывшись морщинами и ссутулившись, водянистые выпученные глаза были исчерчены красными зигзагами лопнувших сосудов. Огромные жилистые руки мужчины мелко тряслись, на голове красовались жидкие патлы сальных волос, а шагал он прихрамывая и опираясь на трость. От браконьера сильно разило перегаром, перекрывавшим запах только что выпитого спиртного, и Таня могла уверенно предсказать, каким этот человек будет через пару-тройку лет, если не перестанет «заливать за воротник»: он превратится в иссохшую, сгорбленную развалину, не способную заниматься даже мерзким делом браконьерства. Эта жалкая фигура присела перед Таней на корточки, рассматривая её с выражением несомненного своего превосходства над бессловесной животиной, и ткнула в Танин бок пошарпанной тростью: