Мастер оружейных дел - Дарья Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сообщайте, — вяло отмахнулся я.
Целитель находился рядом всего несколько секунд, но уже начал невероятно раздражать своим присутствием, омерзительно довольным выражением лица и бодростью. Наверное, это какой-то особенный талант — выводить людей из равновесия одним своим видом. Или дар, если пациенты от этого спешно идут на поправку, лишь бы не общаться с лекарем дольше необходимого.
Следователь явился не один, в компании какого-то щуплого шустрого паренька. Последнего, впрочем, отослал после первого же вопроса: «Где находится лаборатория, которую вы разнесли?» Похоже, изолировали помещение на славу, ничто не просочилось наружу.
Я честно описал события, произошедшие в ратуше, пересказал то, чем поделился Грай. История пока почти целиком состояла из белых пятен, но отдельные фрагменты прояснились. По крайней мере, навязчивые попытки затащить Тагреная в ратушу объяснились. А вот с чем-то другим помочь собеседнику я уже не мог: в конце концов, я здесь совсем по иному делу и расследованием Анагора интересовался постольку-поскольку.
Когда Таймарен ушел, в первые несколько мгновений я наслаждался тишиной и отсутствием необходимости с кем-то разговаривать. Причем дело даже не в слабости, я просто не привык непрерывно столько говорить. Старейшины очень ценили краткость, поэтому любые доклады занимали по нескольку минут, в остальное время я тоже не отличался общительностью, да и не с кем было особо говорить, а следователь дотошно расспрашивал меня о каких-то деталях больше получаса.
Правда, долго радоваться одиночеству и тишине не пришлось. Сон ушел вовсе, и, несмотря на тяжесть в теле, голова стала до отвращения ясной.
Думалось мне в основном об Ойше. И чем больше я о ней думал, тем тяжелее делалось на душе. Зря я поддался порыву — и в лавке, когда назвал ее на «ты», и уж тем более потом, в переулке, когда поцеловал. Меня к ней влекло, и я не мог найти объяснения этому влечению. Оружейница совсем не походила на женщину в моем представлении, выводила из себя упрямством — но именно им и нравилась. Цепляла своей непохожестью на всех остальных, твердым характером, волей. Она красиво смотрелась с мечом и своим странным ножом в руках, и от понимания, что я нахожу красивым, делалось не по себе. Женщина должна дарить и оберегать жизнь, а не убивать и творить оружие. И все же Нойшарэ меня привлекала. Во всех смыслах.
Я попробовал представить ее дома, у себя на родине, и от этих мыслей сделалось тоскливо и гадко. Она настолько не вписывалась в привычный мне мир, что казалась полной противоположностью решительно всего, что я знал. Причем дело было не только в самой Ойше, но и в том мире. Он ее не примет, просто не сумеет, не хотелось даже думать, как отреагируют на появление подобной жительницы старейшины и простые люди.
Талтар… консервативны. Некоторые вещи вроде более удобных предметов быта и одежды мы переняли у Турана легко, быстро и к общему удовольствию, изучили их язык, в обиход вошли их фамилии, но обычаи таров мы считали дикими, неправильными и даже мысли не допускали, чтобы что-то из этого взять себе. Да они и не были нам нужны: не те условия в Белом мире, чтобы позволить себе жить так, как живет Туран.
Я почти полжизни скитался по миру и за эти годы научился признавать за инородцами право жить так, как они того хотят. Согласился с тем, что понятие «диких обычаев» относительно, что каждый называет дикостью то, чего не приемлет сам. В сердце эта истина приживалась с трудом, но я всякий раз напоминал себе о ней. Я сумел бы принять Ойшу такой, какая она есть, — с трудом, со скрипом, но наверняка смог бы. А вот мой мир такой покладистостью не отличался. И в случае столкновения его с оружейницей, боюсь, победа осталась бы не за девушкой. Это был бы как раз тот случай, когда интересы всего народа ставятся выше интересов единственного существа, пусть даже женщины. И если бы у старейшин не получилось ее сломать и перекроить по привычным лекалам, оружейницу просто убили бы.
Бывают случаи, когда сложившуюся систему необходимо сломать, когда стоит рискнуть и пойти против нее. Но удобство и желание одного человека — определенно недостаточно весомый повод для этого. Вернее, попытаться можно было бы, но только если бы я видел хоть один шанс на успех и рисковал только собой. Рисковать Ойшей из-за этого точно не собирался.
А остаться здесь… меня не так уж смущал климат: в конце концов, мне и в пустынях приходилось бывать, и выжил, да и вообще проводил на равнинах больше времени, чем дома. Главная проблема заключалась в том, что меня, скорее всего, попросту не отпустят. Как это ни банально, я слишком много знаю. Не говоря уже о том, что никто из талтар никогда не жил за пределами Белого мира, и такого отступления от традиций старейшины точно не потерпят. Если я просто не вернусь, придет кто-то, кто убьет меня. Себя не жалко, жалко, что вместе со мной наверняка уничтожат и то, ради чего я посмею не вернуться. В назидание.
Оставалось лишь мысленно корить себя, что по доброй воле, поддавшись порыву, окончательно запутался в этих эмоциях. А еще отгонять грезы о несбыточном и давить в себе иррациональное желание плюнуть в лицо ветру и все-таки рискнуть.
Может, мне и не доводилось прежде влюбляться, но я знал, что это чувство быстро проходит. Уж как-нибудь справлюсь с собой.
Долго и сосредоточенно предаваться мрачным мыслям мне не позволили. Тагренай, даже без сознания, оказался утомительным соседом. К нему постоянно кто-то заходил, окликал и ругался, что маг до сих пор не пришел в себя. Судя по тому, что это попеременно делали разные люди и выглядело большинство из них совсем не местными, пробуждения главного героя ждала целая толпа. Своими посланиями он, похоже, поднял настоящую панику в рядах соратников, и Баладдар теперь переживал нашествие сотрудников Тайной канцелярии, а также сочувствующих и привлеченных.
Одна радость, в помещениях госпиталя царила благословенная прохлада.
Первый день, прикованный к постели, я просто не мог ничего поделать, а на следующее утро почувствовал себя гораздо лучше и решил, что выздоравливать дальше предпочту в одиночестве. Целитель такого поведения не одобрил, но настаивать не стал, снабдил меня рецептом и настоятельно порекомендовал беречь себя.
Одежду мне вернули, даже отчищенную от крови, вот только состояние ее оставляло желать лучшего. Дырявая рубашка даже на лоскуты не годилась, ткань истончилась настолько, что едва не просвечивала насквозь, и казалось, что вот-вот расползется прямо в руках. Штаны оказались крепче и только полиняли и пошли какими-то пятнами, сапоги вообще выглядели прилично, хотя для носки все равно не годились: кожа задубела настолько, что они с трудом гнулись. Увы — и вот это было по-настоящему обидно — пострадала и накидка. Не так, как могла — мех горного кота пропитан магией, и это его защитило — но все равно потускнела и несколько полиняла. А что стало с талхай, я даже думать не хотел.
Айш.
Приехал, называется, поработать с архивами…
Очень надеюсь, Тагренай скоро очнется. На этот раз я ему все-таки предъявлю счет за ущерб!