Зверобой - Джеймс Фенимор Купер

Вы, мудрые святоши разных стран,

Вас ждал обман, вас покорил обман.

Довольно? Иль покуда ваша грудь

Трепещет, снова стоит вас надуть?

Мур[61]

Костер, челнок и ручей, возле которого Зверобой начал свое отступление, образовали треугольник с более или менее равными сторонами. От костра до челнока было немного ближе, чем от костра до источника, если считать по прямой линии. Но для беглецов эта прямая линия не существовала. Чтобы очутиться под прикрытием кустов, им пришлось сделать небольшой крюк, а затем огибать все береговые извилины. Итак, охотник начал свое отступление в очень невыгодных условиях. Он прекрасно отдавал себе в этом отчет, зная повадки индейцев, которые в случае внезапной тревоги и особенно в густом лесу никогда не забывают выслать фланкеров[62], чтобы настигнуть неприятеля в любом пункте и по возможности обойти его с тыла.

Несомненно, индейцы прибегли к этому маневру и в данном случае. Топот их ног доносился и с покатого склона, и из-за холма. До слуха Зверобоя долетел звук удаляющихся шагов даже с оконечности мыса. Во что бы то ни стало надо было спешить, так как разрозненные отряды преследователей могли сойтись на берегу, прежде чем беглецы успели бы сесть в челнок.

Несмотря на крайнюю опасность, Зверобой помедлил секунду, прежде чем нырнуть в кусты, окаймлявшие берег. На вершине холма все еще обрисовывались четыре темные фигуры. Они отчетливо выделялись на фоне костра, и по крайней мере одного из них нетрудно было уложить наповал. Индейцы остановились, всматриваясь во мрак и пытаясь найти упавшую старуху. Если бы на месте охотника был человек менее рассудительный, один из них неизбежно погиб бы. К счастью, Зверобой проявил достаточно благоразумия. Хотя дуло его карабина было направлено в переднего преследователя, он не выстрелил, а бесшумно скрылся в кустах. Достигнуть берега и добежать до того места, где его поджидал Чингачгук, уже сидевший в челноке вместе с Уа-та-Уа, было делом одного мгновения. Положив ружье на дно челнока, Зверобой уже нагнулся, чтобы сильным толчком отогнать лодку от берега, когда здоровенный индеец, выбежав из кустов, как пантера, прыгнул ему на спину. Теперь все висело на волоске. Один ложный шаг мог все погубить. Руководимый самоотверженным чувством, которое навеки обессмертило бы древнего римлянина, но имя такого простого и скромного человека, как Зверобой, оставило бы в безвестности, если бы не наша повесть, молодой охотник вложил всю свою энергию в одно последнее отчаянное усилие, оттолкнул челнок футов на сто от берега, а сам свалился в озеро, лицом вперед; его противник, естественно, упал вместе с ним.

Хотя уже в нескольких ярдах от берега было глубоко, в том месте, где свалились оба врага, вода достигала им только по грудь. Впрочем, и этой глубины было совершенно достаточно, чтобы погубить Зверобоя, который лежал под индейцем. Однако руки его остались свободными, а индеец был вынужден разомкнуть свою мертвую хватку, чтобы поднять над водой голову. В течение полуминуты длилась отчаянная борьба, похожая на барахтанье аллигатора, ухватившего добычу не по силам. Затем индеец и Зверобой вскочили и продолжали бороться стоя. Каждый крепко держал своего противника за руки, чтобы помешать ему воспользоваться в темноте смертоносным ножом. Неизвестно еще, кто бы вышел победителем из страшного поединка, но в эту минуту полдюжины дикарей бросилось в воду на помощь своему товарищу, и Зверобой сдался в плен с достоинством, столь же изумительным, как и его недавнее самопожертвование.

Через минуту новый пленник стоял уже у костра. Поглощенные борьбой и ее последствиями, индейцы не заметили челнока, хотя он стоял так близко от берега, что делавар и его невеста слышали каждое слово, произнесенное ирокезами.

Итак, индейцы покинули место схватки. Большинство вернулись к костру, и лишь некоторые еще продолжали искать Уа-та-Уа в густых зарослях. Старуха уже настолько отдышалась и опамятовалась, что смогла рассказать, каким образом была похищена девушка. Теперь было слишком поздно преследовать беглецов, ибо, как только Зверобоя увели в кусты, делавар погрузил весло в воду и, держа курс к середине озера, бесшумно погнал легкий челнок прочь от берега, пока не очутился в полной безопасности от выстрелов. Затем он направился к ковчегу.

Когда Зверобой подошел к костру, его окружили восемь свирепых дикарей, среди которых находился и его старый знакомый, Расщепленный Дуб. Бросив взгляд на пленника, индеец шепнул что-то своим товарищам, у которых вырвалось тихое, но дружное восклицание радости и удивления. Они узнали, что тот, кто недавно убил одного из воинов на противоположном берегу озера, находится теперь в их руках и вполне зависит от их великодушия или мстительности. Со всех сторон на пленника устремлялись взгляды, в которых злоба смешивалась с восхищением. Можно сказать, что именно эта сцена положила начало той грозной репутации, которой Зверобой, или Соколиный Глаз, как его называли впоследствии, пользовался среди индейских племен Нью-Йорка и Канады.

Руки охотника не были связаны, и Зверобой получил возможность пользоваться ими, после того как у него отобрали нож. Единственные меры предосторожности, принятые по отношению к охотнику, заключались в том, что за ним установили неусыпный надзор и стянули ему лодыжки крепкой лыковой веревкой, не столько с целью помешать ему ходить, сколько для того, чтобы лишить его возможности спастись бегством. Впрочем, связали его лишь после того, как он был узнан. В сущности, это был молчаливый комплимент его мужеству, и пленник мог лишь гордиться подобным отличием. Если бы его связали перед тем, как воины улягутся спать, это было бы вполне обычно, но эти путы, наложенные тотчас же после пленения, доказывали, что он уже пользуется громкой славой. В то время как молодые индейцы стягивали веревку, он спрашивал себя, удостоился ли бы Чингачгук такой же чести, если бы попал во вражеские руки.

В то время как эти своеобразные почести воздавались Зверобою, он не избег и кое-каких неприятностей, связанных с его положением. Ему позволили сесть на бревно возле костра, чтобы просушить платье. Его недавний противник стоял против него, поочередно протягивая к огню принадлежности своего незатейливого одеяния и то и дело ощупывая шею, на которой еще явственно виднелись следы вражеских пальцев. Остальные воины совещались с товарищами, которые только что вернулись с известием, что вокруг лагеря не обнаружено никаких следов второго удальца. Тут старуха, которую звали Медведица, приблизилась к Зверобою; она угрожающе сжимала кулаки, ее глаза злобно сверкали. Она начала пронзительно визжать и визжала до тех пор, пока не разбудила всех, кто находился в пределах досягаемости ее крикливой глотки, развитой долгой практикой. Тогда она стала описывать ущерб, который понесла в борьбе ее собственная особа. Ущерб был не материальный, но, конечно, должен был возбудить ярость женщины, которая давно уже перестала привлекать мужчин какими-либо приятными свойствами и вдобавок была не прочь сорвать на всяком подвернувшемся под руку свою злобу за суровое и пренебрежительное обхождение, которое ей приходилось сносить в качестве бесправной жены и матери. Хотя Зверобой и не принадлежал к числу ее постоянных обидчиков, все же он причинил ей боль, а она была не такая женщина, чтобы забыть нанесенные ей оскорбления.