Креольская принцесса - Бет Уайт

Когда она снова открыла глаза, его уже не было. Он оставил ее с матерью и сестрой.

– Почему эта женщина, мадам Дюссой, так вас ненавидит? – спросила София.

Мобил

6 июня 1779 года

Дейзи едва могла дышать. Она сидела в кресле-качалке в штабе, слушая, как дождь барабанит по крыше. Она вязала абсолютно бесполезный носок, который никто в своем уме носить не будет, кроме, разве что, Нила. Хотя она не была уверена, что он в своем уме. Если она не выберется отсюда как можно быстрее, то и сама сойдет с ума, как Изабо Бонне, которая, если верить легенде, бродила по Мобилу в одном белье.

Она передала письмо для Лиз капралу Тулли неделю назад. Она понятия не имела, дошло оно или уже покоится на дне Мексиканского залива. Тулли заверил ее, что отправил его на голландском пакетботе, который направлялся в Новый Орлеан, но гарантии, что оно будет доставлено, никто не давал.

Ни в чем не было уверенности, и она это знала. По определенным стандартам ее жизнь, конечно, была комфортной. У нее было полно еды, но не было аппетита. Комната, в которой ее заперли, была вполне удобной, если не считать бесконечной барабанной дроби дождевых капель по крыше.

Но Дейзи надоело быть одной. Отец сильно ограничил ее передвижение и контакты с внешним миром. Только Тулли и Нилу было позволено разговаривать с ней, и то только тогда, когда они приносили еду. Никто не мог ничего рассказать ей об Антуане, Люк-Антуане, старом мистере Шазе или Жюстин и детях. Она ничего не знала даже о детях, которых учила. Ей опять пришлось оставить преподавание в школе. Конечно же, она понятия не имела, что происходит в мире, когда будет война.

Дочь командующего фортом была узницей, если не официально, то фактически.

Она не знала, почему с ней так обращаются. Возможно, отец понял, что ее письма Лиз зашифрованы. Откуда это могли узнать, оставалось для Дейзи загадкой. Тулли утверждал, что не знает, почему ее держат взаперти, хотя он старался не смотреть ей в глаза. Нил просто игнорировал ее вопросы, словно бы она их не задавала. Ей так хотелось узнать хоть какие-то новости, что она начала придумывать способы выбраться из офицерского барака. Накануне она попробовала вылезти в окно, но, заметив внизу отдыхающего солдата, курившего дешевую сигару и срезавшего ногти на руках, она с громко колотившимся сердцем быстро забралась обратно в комнату. Возможно, она не была столь храбра, как ей казалось прежде.

Теперь она сидела и наблюдала, как медленно наступают сумерки, размышляя о Люк-Антуане и Каине, а также о том, какие способы может придумать Изабель Дюссой, чтобы досадить им. Еще она думала об Антуане, которого заковали в кандалы и заперли в наспех возведенной пристройке к литейному цеху, где он страдал от дыма и покрытого водой пола, который затопило после ливней, прошедших неделей ранее. Она не могла понять, откуда появилась эта нечеловеческая черствость, заменившая в ее отце порядочность и доброту. Чувство долга она понимала, но этот жестокий акт мщения вызывал у нее резкое отвращение и возмущение.

Она сидела, молилась и вязала, пока комната не погрузилась во тьму, а у нее не было сил, чтобы встать и зажечь свет. Должно быть, она заснула, откинувшись на спинку кресла, но какой-то ухающий звук, доносившийся из-за окна, разбудил ее. Она резко выпрямилась и услышала еще один звук, похожий на сдавленный стон. Отшвырнув спицы и носок, Дейзи вскочила на ноги. В комнате стояла кромешная тьма, но ее глаза привыкли к темноте. Она заметила тень там, где у стены стояла ее кровать, и белые занавески, которые она повесила прошлой осенью.

– Кто там?

Дейзи замерла, не в силах пошевелиться. Ответа не последовало. За окном потихоньку утихал дождь. Девушка быстро задышала, чувствуя, как стучит пульс в висках.

Потом она поняла, что слышит еще чье-то дыхание. И видит тень в окне.

– Дейзи? Не кричи. Это я.

Она все равно чуть не вскрикнула, огромным усилием воли заставив себя сохранять молчание. Наконец она выдавила из себя:

– Симон?

– Да.

Он тут же обнял ее, крепко прижав к себе. Дейзи услышала, как глухо стучит его сердце.

Ей хотелось, чтобы он никогда не отпускал ее. Дейзи разрыдалась, не в силах понять, что он здесь делает, что случилось с часовым перед бараком, что он ей говорит.

Наконец до нее дошло, что он сказал: «Я люблю тебя». Она подняла голову и позволила ему поцеловать себя, утонув в океане счастья.

Придя в себя, она обнаружила, что сидит у него на коленях в кресле-качалке. Рот немного болел, но ей было все равно. Дождевая вода из его рубашки впиталась в ее платье, но она не обращала на это внимания. Симон обнимал Дейзи, тяжело дыша, словно бы он только что пробежал несколько километров.

– Дейзи, хватит, – в третий раз сказал он.

– Что? – Девушка чувствовала какое-то опьянение, хотя никогда прежде пьяна не была.

– Нам пора. Я довольно сильно стукнул часового, но он рано или поздно придет в себя, а мы… Ох, Дейзи, нам правда надо идти.

– Хорошо. Дай я только… У меня есть время, чтобы оставить записку отцу?

– Нет! Ради всего святого, нет! Я нашел то место в стене, о котором тебе рассказывал Люк-Антуан. Представляешь, там все еще нет охраны. Так что назад мы пойдем той же дорогой, но нас наверняка будут преследовать, поэтому нам нужно убраться отсюда подальше как можно быстрее.

– Хорошо, – согласилась она.

Папа будет гадать, куда она делась. Это будет ему наказанием за то, как он себя вел с ней.

Симон мягко рассмеялся, убрал ее руки со своей шеи, быстро поцеловал и встал.

– Ты просто сущее наказание. Неудивительно, что отец держал тебя взаперти.

– Только для тебя, – хихикнула Дейзи.

Она уже очень давно не смеялась.

Новый Орлеан, форт Сан-Хуан-дель-Байо

14 августа 1779 года

Маленький Нардо, привязанный к груди Скарлет широкими полосами мягкой ткани, что-то лепетал. Молодая женщина нагнулась и подняла полную, тяжелую корзину с бельем, водрузив ее себе на голову. Нардо, которому в июле исполнился год, уже мог на своих толстеньких ножках с трудом пересечь комнату, но, если нужно было куда-то быстро пойти, мать несла его на руках. Скарлет пошла за Лиз и Дейзи, которые несли похожие корзины, по дороге от старого форта к протоке Сан-Хуан, извивавшейся между озером Пончартрейн и рекой Миссисипи.

Скарлет все утро думала об историях, которые ей рассказывала старая рабыня Черника, когда они работали бок о бок, собирая хлопок на плантации в Натчезе. Те истории о деревенских женщинах, которые пели, стирая одежду в африканской реке, привязав детей к груди, не давали Скарлет сойти с ума от горя. Конечно, это было до того, как безумный американец, называвший себя Уиллинг, схватил Скарлет и еще около двадцати здоровых рабов и привез их в Новый Орлеан, чтобы продать. Бедную Чернику бросили. Наверняка она умерла с голода, потому что не осталось никого, кто мог бы мять и жевать еду для ее беззубого рта.