Парадоксы эволюции. Как наличие ресурсов и отсутствие внешних угроз приводит к самоуничтожению вида и что мы можем с этим сделать - Алексей Аркадьевич Макарушин

в развивающихся странах, как повторяющиеся катастрофы в системах самоорганизованной критичности человеческого организма и его социальных сообществ, в конце концов с большей вероятностью приводят к неисправимой катастрофе, заканчивающейся гибелью. Данная логика естественным образом отражается в структуре смертности в развивающихся странах (странах с низким уровнем доходов), где с заметным отрывом лидируют инфекционные заболевания (ВОЗ, 2016), а внутри этой группы – смертность от инфекций нижних дыхательных путей и кишечных инфекций. В целом преобладающая смертность от инфекций не только среди человека, но и большинства других животных и растений позволяет говорить о патогенах или паразитах вообще как ведущем инструменте отбора. Этот инструмент, как молоток, не всегда работает в одиночку, но исключительно часто забивает последний гвоздь в гроб популяции, целого вида или даже биоценоза.

Например, к моменту мел-палеогеновой катастрофы динозавров, запущенной неким чрезвычайным импактом (падением метеорита, сверхмощными извержениями), биосфера Земли уже находилась в состоянии преднакопленной критичности: растительность мелового периода десятки миллионов накапливала в себе СО2 из атмосферы, откладывая его в огромных кладезях неразлагаемых меловых отложений. Дело шло к тому, что в атмосфере мог попросту кончиться углекислый газ! Катастрофа мгновенно погубила миллиарды тонн растительности, и еще миллиарды миллиардов погибло в последующие годы в результате драматического снижения температуры, что дало шанс до того малозаметным патогенам животных и растений – дрожжам, плесеням и лишайникам. Похоже, они просто съели сначала остатки растений, затем большую часть оставшихся растений и холоднокровных животных, включая динозавров. По крайней мере, именно на это время приходится внезапный взлет ряда таксонов лишайников, расцвет их разнообразия (Huang J.-P. et al., 2019). Кроме того, есть прямые указания, что яйца нескольких групп динозавров в этот период постоянно поражались тяжелыми грибковыми инфекциями (Agnolin F. et al., 2012). Настораживает разворачивающееся в последние столетия новое наступление грибковых инфекций на земную биосферу: начиная с культурных растений – уничтожения картофеля фитофторой в Ирландии в 1840-х годах, кофейных плантаций ржавчинным грибком в Южной Азии в 1870-х годах и так далее; до сих пор до 20 % урожая зерновых уничтожается грибами (Мэрин Маккена (Maryn McKenna), 2021). Миллионами поражаются животные, в том числе иммунологически почти безупречные летучие мыши (УПС: глава I), кошки в Южной Америке с начала 2000-х годов массово страдают от мокнущих язв, вызванных Sporothrix brasiliensis, заболевание распространяется на людей. Часто грибковые инфекции наносят последний coup de grâce изможденным вирусной инфекцией людям: так, непосредственной причиной смерти при СПИДЕ чуть ли не в половине случаев оказывается грибковая пневмоцистная пневмония (собственно, и открытие СПИДа произошло при расследовании причин ее нарастания в 80-х годах). Похожую роль при COVID-19 играет Aspergillus fumigatus – природный чистильщик погибающих деревьев и опавших листьев, обеспечивающий их ускоренное гниение. Возможно, именно этот фактор вообще формирует осенне-весеннюю сезонность ОРВИ, дополнительно к климатическому фактору. Вообще, нарушение равновесия между растительным, животным миром и человеческой популяции повсеместно оказывается корневой причиной очередного грибкового нашествия (см. концепция One Health, БОН: глава XI). Даже в развитых странах, например США, распространение грибковой равнинной лихорадки у жителей южных штатов уже носит характер эпидемии. Попытки разработки вакцины против ее возбудителя Coccidioides, как и против многих других возбудителей грибковых инфекций, предпринимаемые с 40-х годов ХХ века, не принесли желаемых результатов. Более того, появление эффективных противококцидиоизных вакцин не ожидается даже в ближайшие 5–7 лет, несмотря на весьма серьезные инвестиции.

Также было бы соблазнительно отметить, что даже давление хищников как инструмент естественного отбора опирается на инфекционный или клинический фактор: «Волк – санитар леса», «Волк убивает лишь больных и ослабленных животных». Но этот путь ведет к отбору более сильных и здоровых жертв, что сулит эволюционные потери потомкам хищников в будущем. Поэтому не менее логичным выглядит истребление наиболее сильных и готовых к сопротивлению, включая другие группы хищников, и через это максимальное ослабление их популяции вплоть до полной депопуляции.

Взгляд на вакцины и взаимодействие с глобальным микробиомом

Дальнейшее расширение вакцинации, как магистральный путь противостояния человеческим инфекциям последние 200 лет, несмотря на все достигнутые на нем грандиозные успехи, чревато как минимум двумя группами рисков, которые уже нельзя не учитывать, но которые до начала использования новых конкретных вакцин практически невозможно точно оценить.

Первая группа рисков обусловлена действующим вакцинным антигеном и связана с обоюдным риском низкой эффективности и серьезной опасности. Более высокая эффективность вакцины для одной (большей) части популяции часто сопровождается более высокой опасностью для другой. К сожалению, критерии отнесения к чувствительной популяции не ограничиваются «ослабленным» иммунитетом, и во многих случаях непредсказуемы. Так, сочетание особенностей свертывающей системы крови и иммунного ответа у некоторых людей оказались предрасполагающим фактором к усиленному тромбообразованию у ряда аденовекторных вакцин против COVID-19 в результате развивающейся аутоиммунной реакции на комплекс гепарин-тромбоцитарный фактор-4 (Greinacher A. et al., 2021).

На несколько великих вакцин, спасших сотни миллионов людей, каждое десятилетие приходилась как минимум одна, чье внедрение закончилось неудачей, унесшей десятки, сотни, а иногда и тысячи жизней. К таким неудачам, о которых, как о горьких страницах истории, нужно помнить не меньше, чем о великих победах, можно отнести ряд первых полиомиелитных вакцин 50-х и 60-х годов, как «живых» (типа Сэйбина), так и инактивированных (типа Солка). Помимо специфических проблем, большинство из них оказались заражены обезьяним вакуолизирующим вирусом 40 (SimianVacuolatingvirus 40, SV40). Причем вирус SV40 оставался активным и в «убитой» вакцине Солка. Несмотря на его канцерогенность для обезьян и ряда других животных, опасность для человека этого вируса подтверждена не была. Также на больших выборках не было выявлено связи с вакцинным инфицированием SV40 и каким-либо увеличением опухолевой заболеваемости и смертности, однако влияние инфицирования нескольких сотен миллионов людей на иные виды заболеваемости и смертности не было изучено в достаточной степени и полностью его исключить, к сожалению, нельзя. На этом фоне инцидент с первой ротавирусной вакциной 1999 года, для которой достоверно и достаточно быстро была выявлена взаимосвязь с 15 случаями острой кишечной непроходимости у младенцев в США, выглядит небольшим несчастным случаем. Точный механизм развития этого особого вида непроходимости, вызванного втягиванием кишки в саму себя (инвагинацией), также остался не вполне понятым. Учитывая рассмотренные выше сложнейшие взаимодействия кишечных бактерий, ротавирусов и иммунных клеток кишечника, можно только предполагать многогранность действия вирусов на экосистему и физиологию кишечника и всего организма.

Из недавних неудач можно вспомнить историю филиппинской вакцинации против лихорадки денге. Эта вирусная инфекция, родственная лихорадкам Зика, Западного Нила и желтой лихорадке, передается комарами рода Aedes и поражает ежегодно до 400 млн человек во всех тропиках и