Четыре жезла Паолы - Алла Гореликова

Хорошо, мельком подумала Паола, что воды на прошлом ручье набрала. Там вряд ли найду. Нашарила рунный камень и путеводную руну, сжала в кулаке: Вотан, дай знак! Но впереди ощущались лишь пепел и огонь, лишь ужас, боль и отчаяние.

Впрочем…

Смутное, почти на грани ощущения чувство тянуло во вполне определенном направлении. Паола не могла понять, что там, что именно зовет ее, но твердо знала: ей туда.

Девушка подняла взгляд к небу — к той половине неба, что хоть и потускнела, но не была затянута дымом и пеплом.

— Отец наш Небесный, во имя Твое… благослови, не дай пропасть…

Вдохнула последний раз чистый воздух, глубоко, полной грудью. И полетела на тот берег.

Обычно Паола предпочитала лететь низко: неизжитый детский страх высоты мешал, а нестись над травой, чтобы самые высокие верхушки щекотали ноги, было весело. Но сожженная, убитая земля не тянула, а отталкивала. Паола поднялась повыше, чтобы взмахи крыльев не тревожили мертвый пепел. Ей повезло: на высоте она поймала ветер, ровный и сильный поток. Пепельная земля неслась внизу, отливая серебром, словно злая насмешка над полюбившейся Паоле серебристой степью. Смотреть вниз было больно. И везде, до самого горизонта, только и виделось, что черный и серый пепел, черные остовы деревьев да дымящиеся трещины, плюющиеся огнем из глубины земли…

Так она летела весь день.

К закату ветер ослаб, и девушка решилась спуститься. Ей и в мысли не пришло искать ночлега, но хоть немного отдыха крыльям нужно…

Сухой горячий воздух драл горло. Глаза щипало. Ноги утонули в пепле по щиколотку. Паола думала, этот пепел давно остыл, но ступни обдало жаром. Казалось, сама земля горит изнутри, пылает, словно в лихорадке. От внезапной жалости на глаза навернулись слезы. Порыв ветра ударил пеплом в лицо, запорошил глаза, забил нос. Паола заморгала, затрясла головой. Зря спустилась! Нечего делать живому человеку на этом пепелище. Достала из сумки увядшую веточку белоярника, сунула в рот. Терпко-кислый вкус разлился бодростью по телу. Надо спешить, подумала Паола, взлетая. Вспомнились Джатта и ее Джер — как легко было вместе с ними! И ночные полеты не пугали… Теперь придется одной.

Сумерки отдавали гарью, едкой, остро бьющей в нос, смешавшей уютный запах горящего дерева и смрад горящей плоти. В потемневшем небе мерцало далекое зарево. Неясное чувство направления тянуло именно туда.

Что ж, по крайней мере далекий пожар служил неплохим ориентиром. Мимо такого маяка не промахнешься. Паола летела, и смутная тревога стучала кровью в висках: скорей, скорей. Зарево росло, но почему-то казалось таким же далеким, как и поначалу. Шуточки ночного полета, зло подумала Паола: как ни торопись, а все чудится, что стоишь на месте! А потом в небо ударил сноп колючих искр, следом вырвались длинные языки пламени, и лишь тогда Паола поняла, что долетела.

Живых здесь не осталось. Деревенька на три дома догорала. Огненным кольцом пылал высокий частокол, не защитивший селян от напасти. С треском обрушилась крыша, за ней — вторая, торжествующе взревел огонь, взметнувшись к темному небу. Красные языки жадно лизали стены, дразнились из темных провалов окон. Змейки огня бежали по земле, по стволам яблонь, деревья стонали, обугливаясь…

Света пожара хватало, чтобы ясно разглядеть лежащие на пороге ближнего дома тела. Но Паола отвернулась. Ей казалось, она и сама умрет сейчас, не выдержит…

Взвыл невдалеке пес, зашелся визгом и затих резко, на самом пике паники. Острое чувство опасности ударило под дых. Паола шарахнулась. Она, по счастью, не успела выбраться на свет. Глухое жадное ворчание резануло ужасом: те, кто убил этих людей и сжег эти дома, еще не ушли! Из-за объятого пламенем дома выбрел отливающий адским багровым огнем зверь, огромный, сгорбленный, напоминающий несуразно искаженную собаку, клацнул челюстями, поймав огненный язык, и вразвалку побрел к убитым.

Паола полетела прочь.

Когда пожар превратился в далекое зарево за спиной, она разрешила себе заплакать. Но слезы не пришли. Из горла вырвался сухой вой, жуткий, нечеловеческий. Не страх — темный ужас ломал Паолу, разрывая в клочья душу. Кто знает, остались ли вовсе живые на когда-то зеленых землях? Есть ли еще, куда возвращаться? За что воевать?

Может, и правда стоило уйти за море со степняками? Мелькнули перед глазами ночные видения, Сай, Тагран… И наконец-то из глаз полились слезы, и замешенный на отчаянии и безнадежности ужас сменился обычным человеческим горем, обычной тоской.

Но, отплакавшись, Паола упрямо полетела в прежнем направлении.

Ближе к вечеру ей повезло. Бог весть каким чудом, но среди выжженной в пепел земли сохранился островок живого леса. Впрочем, подлетев ближе, Паола поняла, что за чудо спасло несколько десятков могучих дубов и раскидистых вязов. Здесь и впрямь был остров. От реки осталось лишь полное пепла русло, но с высоты ее течение вполне угадывалось, как и два рукава, окаймляющие похожее на плывущий корабль зеленое пятно.

Паола опустилась на крохотную поляну в самом центре островка. Она дышала и не могла надышаться. Она гладила кончиками пальцев зеленые листья, смахивая с них седой налет пепла, и из глаз ее текли слезы. Здесь, среди чудом уцелевшей зелени, к ней вернулась надежда.

Империя велика. Как бы ни были сильны демоны, где-то есть еще нетронутая ими жизнь. Есть и люди. Как она могла хоть на миг захотеть сбежать?! Имперская жезлоносица, носительница небесной крови! Пока борется хоть кто-то, хоть где-то, ей тоже есть за что воевать.

Паола покинула зеленое убежище с первыми лучами рассвета. Неясная тревога, гнавшая ее вперед, немного утихла, но задерживаться в любом случае было глупо. Она должна отыскать людей. Добраться до гарнизона, крепости, отряда какого-нибудь! Она нужна там, где сражается ее народ, она должна, обязана вернуться!

Сегодняшний пейзаж разительно отличался от вчерашнего. И если вчера Паола думала, что ничего нет ужасней сожженной, покрытой пеплом земли, теперь она поняла — есть.

Земля горящая.

Пепел сменился огнем, серая метель — черными столбами дыма. Из разорвавших землю трещин извергались фонтаны лавы, рассыпая ослепительно-алые брызги, собираясь в ручьи и лужи, булькая адским варевом. Серный смрад разъедал легкие, каждый вдох отдавался болью в груди. Казалось невозможным разглядеть хоть что-то в этом огненном аду, но Паола вглядывалась, смаргивая слезы, разыскивая следы поселений, людей, лесов, хоть какой-то жизни.

И не находила.

Здесь не осталось ни земли, ни неба. Только огонь, дым, серный смрад, раскаленный, обжигающий воздух. Поверишь, что ненароком залетела прямиком в Ад!

Ад, покинутый обитателями.

Стоило бы радоваться: по крайней мере ее не заметят. Но Паоле дурно делалось от одной мысли, что обитатели ада хозяйничают сейчас там, где еще жива трава. Жгут, убивают, превращают цветущие земли в такое же мертвое пекло, как здесь.

Яркий голубой выблеск среди черно-багрового ударил не по глазам — по сердцу. Не чудится ли? Паола подлетела ближе, снизилась… и, ахнув, устремилась туда, где сияли среди огня кристаллы Жизни.