Судьи и заговорщики: Из истории политических процессов на Западе - Ефим Борисович Черняк

бесчисленные случаи подделки избирательных бюллетеней, шантажа и запугивания на выборах, не предусмотренных законом форм расовой дискриминации, систематического подкупа членов городских муниципалитетов и законодательных собраний штатов, палаты представителей и сената федерального Конгресса для проталкивания тех или иных биллей? На практике все эти деяния почти всегда попросту оставались преступлениями без наказания. Главное заключалось в нежелании господствующих эксплуататорских классов признавать истинный характер подавляющего большинства политических судебных дел.

Это особенно относится к либеральной буржуазии, повсеместно в XIX в. приходившей к власти и стремившейся изобразить в качестве надклассового буржуазнодемократический строй, который являлся политической формой ее господства. Либеральной буржуазии было выгодно утверждать, что при ее власти нет места политической полиции. Действительно, в условиях буржуазной демократии была произведена ломка или коренное преобразование всей системы прежних судебных учреждений. Одно это уже не могло не повлиять как на форму, в которую облекалось обвинение в политических процессах, так и на методы их проведения (гласность и широкое освещение в прессе судебных прений, расширение прав защиты и т. д.). Особое значение имело отделение судебной власти от законодательной и исполнительной, а также введение в ряде стран выборности и несменяемости судей, более широкое участие присяжных. Тем самым до известной степени сузились возможности правительств творить произвол, организовывая судебные расправы над своими врагами (если дело шло о представителях господствующих классов), политические процессы с заранее предопределенным исходом.

Возможности политической полиции, правда, возрастали, но усиливались и препятствия, с которыми она сталкивалась при фабрикации судебных процессов. Действия политической полиции при организации политических процессов не были чем-то совершенно отличным от того, чем занимались помощники Томаса Кромвеля и Уильяма Сесиля в Англии или кардинала Ришелье во Франции. Однако в условиях XIX в. при существовании оппозиционных политических партий, влиятельной печати, значительная часть которой не находилась под правительственным контролем, при возрастании роли и информированности общественного мнения и многих других аналогичных факторах, конечно, формы подготовки процессов оказались иными, чем в предшествующую эпоху. Прежде всего изменилось само содержание понятия «государственная измена». Перестали преследоваться в судебном порядке многие (не все) виды осуждения в печати или на собраниях действий монарха или других носителей верховной власти; критика и требования смены правительства; «богохульство» или тем более публично выражаемое несогласие с догматами господствующей религии; образование политических партий, профсоюзов и других организаций, демонстрации, стачки и т. п., считавшиеся тяжкими политическими преступлениями в эпоху абсолютизма. Вместе с тем многие из этих же деяний могли быть подведены под преследование как действия, которые подрывают право частной собственности, направлены на насильственное свержение существующего строя, нарушают общественный порядок, покушаются на общественную нравственность, препятствуют исполнению своих обязанностей полицейскими и судебными властями, игнорируют их предписания и т. д.

На протяжении всего XIX в. на деле продолжалось увеличение удельного веса политической полиции в системе государственных учреждений, даже в тех странах, где ее объявляли несуществующей или подлежащей скорой ликвидации. В абсолютистских монархиях нередко полиции поручали обязанности разведки и контрразведки[370], А в парламентарных государствах, напротив, некоторые из функций тайной полиции «традиционно» выполнялись разведкой и контрразведкой, деятельность которых уже по самому ее характеру оставалась, как правило, скрытой от постороннего глаза.

После 1789 г. в Европе на протяжении многих десятилетий проявляли постоянную активность демократические силы, использовавшие или стремившиеся использовать революционные методы свержения существующего строя. Все более широкое развитие получали выступления пролетариата, превратившегося в самостоятельную политическую силу. Непрекращающаяся, постоянная борьба против различных потоков освободительного движения стояла в центре внимания политической полиции, далеко отодвинув на задний план задачи подавления противников из рядов господствующих классов. Эта борьба проводилась в масштабах, которые были бы совершенно недоступны государственному аппарату в предшествующие столетия. Именно в ходе этой борьбы и проводилась подготовка большинства политических процессов.

Подтверждение тому — «процесс века» — Кёльнский процесс немецких коммунистов, сфабрикованный прусской тайной полицией. Как и другие суды над деятелями рабочего движения, это, как мы уже предупреждали читателя, тема совсем другой книги, вернее, многих написанных и еще не написанных исследований. О судилище в Кёльне повествует известный труд К. Маркса «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов». В этой работе, в которой Маркс пригвоздил к позорному столбу прусских реакционеров-организаторов гнусной полицейской провокации, выдвинут ряд важных теоретических положений, имеющих большое значение для революционного рабочего движения[371]. В Кёльнском процессе с особой отчетливостью выявились характерные черты реакционной юстиции, широко прибегавшей к использованию клятвопреступлений, лживых показаний, подложных документов, бесстыдных провокаций. Недаром по личному распоряжению короля Фридриха-Вильгельма IV за это дело взялся один из наиболее пригодных для подобной цели субъект — полицейский советник Вильгельм Штибер, позднее организатор прусского шпионажа против Австрии и Франции, а также сочинитель (в соавторстве со своим ганноверским коллегой Вермутом) опуса «Коммунистические заговоры XIX века» [372]. Ф. Энгельс справедливо писал, что это «лживая, изобилующая сознательными подлогами стряпня двух подлейших полицейских негодяев нашего столетия» [373]. (И совсем не случайно целый век спустя сходный «труд» под названием «Мастера обмана. История коммунизма в Америке» выпустил небезызвестный Эдгар Гувер, много десятилетий стоявший во главе американской охранки — ФБР[374].)

Подготовка мнимых «улик» против обвиняемых на Кёльнском процессе заняла полтора года — с мая 1851 по октябрь 1852 г. В эту подготовку входила и фабрикация в Париже «немецко-французского заговора», во главе которого были поставлены полицейские провокаторы. Их переписка должна была явиться одной из основных улик. В Лондоне два прусских полицейских наймита Гирш и Флери занялись сочинением «Книги протоколов тайных заседаний партии Маркса», было подделано также письмо Маркса. Это лишь некоторые из подлогов, сфабрикованных по указанию Штибера, дополнившего их собственными лжесвидетельствами во время суда. Разоблачение этих полицейских махинаций, ставшее возможным благодаря усилиям К. Маркса и Ф. Энгельса, способствовало тому, что Кёльнский процесс привел к тяжелому моральному поражению реакционного правительства Пруссии и его классовой юстиции.

КУЛИСЫ ПРАВОСУДИЯ

Преступление в театре Форда

…9 мая 1865 г. в старом здании тюрьмы Арсенала в городе Вашингтоне открыл свои заседания военный трибунал. В США только что закончилась четырехлетняя кровопролитная гражданская война. Последние полки разгромленной армии южных, рабовладельческих штатов складывали оружие перед войсками северян. Как раз в этот самый день, 9 мая, в штате Джорджия был арестован Джефферсон Девис, президент поверженной Южной конфедерации, скрывавшийся после падения ее столицы — Ричмонда.

Прошло уже 24 дня с того рокового момента, когда выстрел актера Бута в театре Форда оборвал жизнь президента Авраама Линкольна. Убийце удалось скрыться. После напряженных поисков его обнаружили в ночь с 25 на 26 апреля на уединенной ферме. В перестрелке