Маска Атрея - Эндрю Джеймс Хартли

Гитлер погиб 30 апреля 1945 года, выстрелив, согласно тем же показаниям, себе в голову из собственного «маузера». Его жена приняла цианид. Два тела унесли из бункера, облили бензином, принесенным для этого еще несколько дней назад, и сожгли под надзором адъютанта Гитлера, майора СС Отто Гюнше. Свидетелями кремации стали Гюнше, Мартин Борман, Йозеф Геббельс, Хайнц Линге (слуга Гитлера) и Эрих Кемпка (личный шофер). Из-за сильного советского обстрела тела сожгли не до конца, хотя охрана здания — включая Эвальда Линдлоффа и Ханса Рейсера, которые и рыли могилу, — показала, что тела были обожжены до неузнаваемости. Другие члены немецкого верховного командования также покончили с собой, включая всю семью Геббельса: Йозеф, Магда и их шестеро детей.

Через несколько дней после смерти Гитлера русские нашли тело, которое сочли останками фюрера. За эти дни, согласно теории Волошинова, настоящий труп уложили в ящик и под охраной отправили на юг, к швейцарской границе. Тело, которое выкопали русские, утверждал он, принадлежало кому-то из двойников Гитлера. Одни улики указывали на Густава Велера, другие — на актера по имени Андреас Кронштедт, третьи — на Юлиуса Шрека, члена нацистской партии еще с двадцатых годов и любимого шофера Гитлера. Именно двойника, считал Волошинов, немцы сфотографировали, прежде чем погребальный костер сделал тело неузнаваемым. Именно это тело — а не тело Гитлера — положили в деревянный ящик и отправили в русскую патологоанатомическую лабораторию в Берлин-Бухе. 8 мая 1945 года, когда Европа праздновала День Победы, главный судебно-медицинский эксперт 1-го Белорусского фронта доктор Фауст Шеровский[11]и патологоанатом майор Анна Марантц произвели вскрытие останков.

Впоследствии тело было похоронено на пустыре возле дома 30—32 по Клаузенерштрассе в Магдебурге и оставалось там до 1970 года, когда сотрудники КГБ, по-видимому, желая помешать приданию Гитлеру статуса мученика в глазах правых и немецких националистов, выкопали тело и уничтожили его, развеяв останки над рекой Эле недалеко от поселка Бидериц.

Сначала Дебора не склонна была верить версии Волошинова. Однако чем больше она узнавала, продвигаясь при помощи медленного и ломаного перевода Александры от папки к папке, тем больше начинала сомневаться.

Показания немцев, которые нашли тело Гитлера после того, как он покончил с собой, а потом участвовали в сожжении, не совпадали в мелочах — однако важных мелочах. Огнестрельные ранения оказывались в разных местах: кто-то утверждал, что выстрел был в рот, другие говорили о виске или уголке глаза. Один говорил, что тело лежало на диване вместе с телом Браун, другой — что оно было в кресле. Пятна крови на диване тоже якобы были какие-то неправильные.

Но прежде всего ее поразила причудливая деталь о путешествии тела из Берлина в Магдебург. Согласно официальным отчетам, русские зарыли труп на дороге, а потом снова выкопали. Этот любопытный прием повторялся не меньше девяти или десяти раз между Берлином и Магдебургом. Никаких четких объяснений тому, почему это происходило, предложено не было, и Волошинов сделал свои собственные выводы, а именно — что русские разрывались между желанием узнать больше о теле и желанием уничтожить его. Оба побуждения происходили от глубокой неуверенности в природе самого трупа, мучительного опасения, что они совершили ошибку.

Даже после проведения официального вскрытия результаты вызвали больше вопросов, чем дали ответов. Уцелевшие в бункере немцы единогласно утверждали, что Гитлер застрелился — как и показывали загадочные фотографии, подтвердить достоверность которых было невозможно, — но в теле обнаружились следы цианида, во рту — осколки стекла, а вот пулю так и не нашли. Разумеется, фюрер мог раскусить ампулу с ядом и одновременно выстрелить в себя, а пуля могла потеряться, но неувязки вызывали сомнения. Позже, при повторном осмотре бункера, нашли осколок черепа, очевидно, выбитый при выходе пули. Этот осколок хранился отдельно и, насколько поняла Дебора, по-прежнему находился в руках русского правительства, хотя исследование ДНК для доказательства его происхождения так и не провели. Волошинов считал само обнаружение этого фрагмента кости подозрительным, попыткой властей заткнуть дыры в отчете о вскрытии. Более того, это не доказывало подлинности трупа, как не было и подтверждений, что осколок принадлежит тому самому телу.

Было также проведено исследование зубных протезов, найденных в саду имперской канцелярии, якобы подтвердившее, что тело принадлежало Гитлеру. Опознание основывалось на словах ассистентки зубного врача Кете-Хойзерман и зубного техника Фрица Эхтмана. Эти двое работали у личного дантиста Гитлера, доктора Фрица Блашек и были убежденными фашистами. Волошинов считал, что они вполне могли заранее сговориться о ложных показаниях. По его мнению, протезы были сделаны специально и подложены туда, где их нашли русские. Для него это служило еще одним доказательством того, что нацисты заранее планировали вывезти останки Гитлера. Вот почему тело было обожжено до неузнаваемости, но не уничтожено, чтобы русские не стали искать настоящее тело. Вот почему фотографиям было позволено попасть в руки русских. Зачем, спрашивал он, верным и почтительным фашистам фотографировать тело вождя перед тем, как его сжечь? Разве что для дезинформации.

Волошинов утверждал, что когда в 1970 году по решению КГБ останки наконец выкопали и уничтожили, Советы не столько хотели избавить мир от потенциальной нацистской святыни, сколько стремились положить конец постоянным спорам о теле, которое, как они знали, не принадлежало Гитлеру. Очевидно, русские считали невозможным — даже с новыми судебными технологиями — доказать, что тело и впрямь принадлежит Гитлеру.

Это был не он. Русские привезли тело в Магдебург и не хотели признаваться перед всем миром в своей ошибке.

Последнее доказательство — и именно оно привело Волошинова к одержимости этим личным крестовым походом — касалось его друга и наставника Меншикова. Именно свидетельства Меншикова, которыми тот частным образом поделился с отцом Александры — о том, что видел и чего не видел в Берлине в мае 1945 гола, — заставили Волошинова задуматься. И они практически убедили Дебору. Она прочитала отчет трижды, едва дыша.

В центральном коридоре бункера, у выхода к лестнице, ведущей в сад, где сожгли тела, осторожно пробиравшийся с автоматом в руках Меншиков нашел кинжал. То был не фашистский кинжал, а вещь гораздо более красивая и странная, с тонким бронзовым клинком и инкрустированный золотыми изображениями львов и колесничих: церемониальное греческое оружие бронзового века.

Наконец. Связь.

Но не микенский кинжал заставил Волошинова пятьдесят лет искать этот ящик по всему миру и не противоречия в официальной истории понуждали его писать в правительство, несмотря на все понижения по службе. Им двигала ненависть к фашизму и любовь к своей стране. Последней каплей стала смерть его друга Меншикова, которого тайно расстреляли вместе с тридцатью другими русскими офицерами за отказ подавлять восстание восточных немцев в Магдебурге в 1953 году. Именно этот факт больше любого другого подтолкнул Сергея Волошинова на борьбу.