Дружелюбные - Филип Хеншер

Но ответа на второй вопрос у Блоссом не нашлось, и она спросила детей. Лавиния хотела знать, есть ли у сестры адрес Лео. Тактично, как только могла, Блоссом постаралась донести: старший брат исчез оттого, что желал исчезнуть. Конечно, он вернется, но… в общем, пока так. Блоссом хотела сказать, что, возможно, когда-нибудь шесть лет не покажутся столь долгим сроком. И перед тем как попрощаться, вновь издала возглас радости и восторга. Откуда-то возникла жена викария, точно всегда жила тут, ведя двойную жизнь.

– Мам, – сказала Тамара, – меня не будет. Я же уеду в Австралию. Не стану же я возвращаться только потому, что тетя Лав выходит замуж за какого-то лондонского викария!

– Ах да… – припомнила Блоссом. – Твой академический отпуск.

После того как оказалось, что Треско завалил выпускные экзамены, он старался не попадаться на глаза. После завтрака он либо убегал с ружьем, либо прихорашивался, чтобы сходить к кому-нибудь из деревенских друзей. Тамара села на самолет до Австралии, спустя две недели Джош поступил в университет, и лишь тогда Блоссом посмотрела на старшего сына и поняла: ему уже двадцать один, и он ничего не собирается делать со своей жизнью. На его имя был открыт доверительный фонд. Если бы Треско пожелал работать в Лондоне, он мог бы жить с отцом в их лондонской квартире. Но он не хотел этого. Предпочитал оставаться в своей старой спальне и палить в окно из ружья. В один из мартовских дней Блоссом и Стивен решили: пора что-то делать. Она выяснила, сколько стоит снять комнату в соседнем городке, и сообщила сыну, что станет требовать от него эту сумму за еду и кров в неделю. На что тот ответил: пусть берет деньги из фонда, да и все тут. Но она ожидала, что именно этот удачный ход будет им предложен, и сказала: если деньги будут не заработанными, то цена вырастет втрое. К концу месяца Треско работал в гараже у одной деревенской знакомой. Отвечал на звонки и наводил порядок на полке с инструментами. Возился с машинами в яме и учился разбираться в автомобильном нутре. Отец счел это забавным.

К концу лета Треско переехал в квартиру с дочкой хозяев гаража. Блоссом долго будет помнить это время. Ибо тогда произошли три события, вызвавшие у нее самые разнообразные эмоции: дочь вернулась из-за границы, где провела год, сын переехал в какую-то дыру с малолетней девкой, окончательно ставя крест на собственной жизни; и, наконец, случилось то, чего она так долго с опаской ждала от мужа. То, да не совсем. Блоссом всегда считала, что все будет из-за секса и до нелепого банально: секретарша, молоденькая стажерка, русская хищница с идеальной фигурой, рыщущая по барам Сити в поисках пожилого глупца с кошельком наперевес. Но секс оказался ни при чем. Деньги – и проблемы с законом. А она-то всегда думала, что Стивен знает, что делает.

Должно быть, уже после миллениума, году в две тысячи первом, Карла выглянула из окна и увидела хрупкую низкорослую фигуру – женщина смотрела на нее в ответ стыдливо и в то же время решительно. Нет, точно две тысячи первый: тогда Хью ходил с ужасной прической и бородкой для роли блумсберийского социалиста 1920-х для сериала по заказу Четвертого канала. А на Кингс-Кросс худых женщин водилось хоть отбавляй, пусть кинотеатр давно закрылся, а торговцев крэком переловили.

К окну подошел Хью и немедленно узнал сестру. «Ты видела ее на нашей свадьбе, Карла». Он подошел к двери, окликнул Лавинию и пригласил ее войти. Когда сестра снимала пальто в коридоре, он почти ждал, что та улыбнется и скажет: «О, я просто шла мимо…» Скажем, в мальтийскую пекарню? Но она лишь покачала головой и просто заметила, что не видела его восемь лет, нет, девять, и… Хью…

Ему не особенно удавались мелодраматические сцены: он предпочел достать бутылку джина и бутылку виски и попросить Карлу принести с кухни льда и бутылку тоника. Дрожащим голосом Лавиния сказала, как нравится ей картина, висевшая за спиной Хью. Она ее прежде не видела. Это Альберт Ирвин [49], пояснил тот, они дружили – главным образом с Карлой; а картину купили у него лет пять-семь назад. Карла принесла тоник и дольки лимона. Опустившись на колени, точно гейша, поставила их на стол. Потом поднялась и ненадолго замерла в дверях, скрестив руки на груди, точно желая удостовериться, что все в порядке, – и снова исчезла. Лавиния расплакалась. Хью налил джина с тоником и протянул ей. Она осушила бокал в два долгих глотка. Ее муж… «Кстати, Хью, ты знаешь, я теперь замужем? То самое приглашение два года назад…» Так вот, муж не в курсе, где она. Он викарий; есть вещи, которых ему не понять.

Хью понял: вместе с решением навестить брата в его доме на Кингс-Кросс пришло решение, которое не спрячешь за визитом вежливости. Такого он всегда сторонился. Лавиния настаивала, что брат ведет себя ненормально. Ушел с похорон матери, взял и перестал общаться с сестрой. Что с ними стало? Лео вовсе исчез, Хью не желает общаться с родней. Как так?

Хью не разговаривал с Блоссом с самой своей свадьбы и понятия не имел, почему не пришел Лео. Никто не знал, куда тот делся и где живет. Какими бы ни были причины его желания исчезнуть, стереть себя из семейной истории…

– Вот именно! – всхлипывала Лавиния. – То-то и оно. Семейная история. Так и слышу, как лет через тридцать-сорок мои дети спросят: мам, а правда у тебя был брат? И я отвечу: ну да, известный актер… А потом придется признаться, что я не помню, как зовут его жену. Пришлось уточнять, когда я рассылала приглашения. Правда, детей у меня нет, так что… Ох, Хью…

– У нас тоже нет детей, – ответил он.

Лавиния сделала скорбное лицо. Хью надеялся, что Карла их не слышит. Что она внизу, на кухне.

– Можно? – Лавиния сделала церемонный жест рукой, и брат не сразу понял, о чем его просят.

– Ну конечно! – не сразу сообразил он. – На втором этаже, первая же дверь.

– Я скоро!

И она встала и побежала по лестнице. Странно… Пять минут спустя Карла появилась из кухни и спросила, все ли с Лавинией в порядке. Сверху доносился знакомый шум. Кажется, его сестра принимала ванну. Дом наполнился божественными звуками: резко нарастающее шипение и рев. Устав после спектакля, лежа в постели, Хью любил слушать, как моется в ванной жена.

В прекрасной глубокой ванне викторианских времен. С тех пор как дом построили, в нем мало что поменялось. Остались, к примеру, деревянные раздвижные окна, хотя соседи еще в семидесятые установили алюминиевые. Мраморная раковина для слуг в комнатке за кухней и огромная ванна на черных ножках в форме львиных лап. Все требовало замены: старую эмаль пришлось ободрать, ванну отполировать заново и покрыть новым слоем эмали. И вот теперь Лавиния наливала туда гигантские количества воды, снимала одежду – и опускала крохотное свое тельце в ванну размером с плавательный бассейн. Внизу Карла вопросительно смотрела на него. Взгляд ее говорил: разве это нормально? Может, у вас в семье так заведено?

Он не нашелся с ответом, и жена вскоре вернулась к своим делам. Лавиния устроила это, чтобы задать ему вопрос или подать сигнал. В его мире были люди, которые могли без лишних слов подняться на второй этаж его дома и принять ванну. Карла, например. Ну и когда он жил дома, легко прервал бы беседу с матерью, сестрой, да с кем угодно, чтобы пойти и окунуться в ванну в старинной комнате с оливкового цвета арматурой и матовым оконным стеклом.