Вандалы – оклеветанный народ - Вольфганг Акунов

Затем, уже в Африке, произошла глубочайшая трансформация. Ибо там вандалы попали не в незаселенные пустыни (ради которых они ни за что не покинули бы Испанию), а в плодородные земли, достигшие изобилия под карфагенским, а затем — и римским колониальным управлением. Цветущие сельскохозяйственные угодья с золотящимися от спелости хлебными нивами, богатыми поместьями и многолюдным городами. В Африке римские провинциалы, так сказать, изнутри, снизу вверх, проникли в среду навязавшего им свое господство «государствообразующего» (выражаясь современным языком) вандальского народа (уже и без того достаточно смешанного). В то время как извне, снаружи, сбоку, так сказать, в него начали проникать берберы, тоже не составлявшие единого народа, а целый ряд племен, объединяемых античными авторами под собирательным этнонимом «мавров»(или «муринов», выражаясь языком средневековых русских книжников). Аналогичные процессы метисации происходили и в Испании, где иберийское туземное население (также смешанное по составу) сначала, с приходом на Пиренейский полуостров римлян, подверглось романизации, а затем, с приходом свебов, вандалов и вестготов, вынуждено было подчиниться новому, германскому правящему слою. Сходное явление наблюдалось даже в самом сердце Римской «мировой» империи — Италии, где под властью гунноскира Одоакра, а затем, в гораздо большей степени — под властью Теодориха Остготского наметился процесс, управлять которым Гейзерих пытался в Африке. Следовательно, в этом не было ничего неслыханного, уникального и беспримерного. Скорее можно назвать это самым обычным делом в пору Великого переселения народов. В ходе которого один народ путем заключения союза с другим народом, одно племя — путем объединения с подходящими партнерами, обретали способность к успешной миграции и завоеванию нового жизненного пространства. Были ли гунны народом или разбойничьим союзом целого ряда тюркских, монгольских, иранских, германских и (или) иных племен? Была ли «битва народов» на Каталаунских полях в 451 г. «битвой народов Запада с народами Востока» (каковой ее традиционно принято считать) или же междоусобной битвой двух союзов народов за Европу?

Как бы то ни было, царь Гейзерих, этот вознесшийся, после долгой и бурной земной жизни, наконец в свое арианское царство небесное, не жалел времени и сил, заботясь о будущем своих вандалов, несомненно, больше, чем Аттила — о будущем своих гуннов, разрабатывая для обеспечения этого будущего мудрые установления, подобные которым через несколько десятилетий были разработаны в остготской Италии (вся разница в том, что Теодориху Великому там помогал мудрый советник — римлянин Кассиодор Сенатор, Гейзериху же приходилось разрабатывать и внедрять эти установления самому, преодолевая постоянное сопротивление премудрых православных афроримских клириков, этих подлинных виртуозов конспиративной работы, тесно связанных с Новым Римом на Босфоре, зорко наблюдавшим за всем, что творилось в Африке, совсем недавно еще римской).

Как Теодорих Остготский, воцарившийся над Италией после гунноскира Одоакра, сделал своей резиденцией не огромный, постоянно охваченный брожением Рим на Тибре, а окруженную болотами, маленькую, хотя и сильно укрепленную, Равенну, так и Гейзерих собрал вокруг себя своих вандалов, как некую царскую дружину, дворцовую гвардию, чью сплоченность было необходимо постоянно поддерживать, в условиях протянувшегося вдоль морского побережья многонационального государства, созданного и поддерживаемого как единое целое силой оружия. В окрестностях торговых городов были расположены крупнейшие и богатейшие сельские поместья — латифундии, римской знати, с роскошно оборудованными виллами, ни в чем не уступавшие италийским. Эти отнятые у римских богачей поместья были переданы Гейзерихом своим официалам (офицерам), вандальскому правящему слою и сородичам царского дома — стержню и ядру народа, храбро, до последней капли крови бившемуся за царскую власть, доставшуюся в пору седой древности в удел одному из вандальских родов и оставшуюся его достоянием. И, хотя лишь эта, скорее всего, тысяча семейств — основа государства — получила возможность, так сказать, лечь в приготовленную постель, воспользоваться еще совсем недавно римскими домами, утварью, хозяйством, культурными достижениями, полученными ею в готовом виде, без необходимости самой все это создавать, преодолевая всякого рода препятствия на пути к приобретению благосостояния, это ядро вандальского народа оказалось не затронутым расслабленностью, распущенной негой, упадком нравов, ставшими все более заметно проявляться при преемниках Гейзериха на вандальском престоле.

Правда, другое роковое для вандалов явление было вызвано самим Гизерихом. Поскольку вандалы были ему нужны для выполнения самых разных задач, поскольку римляне не заслуживали доверия, как покоренный вандалами народ, к тому же, в большинстве своем — православный и потому враждебный арианству, единственным ресурсом пополнения корабельных команд оставались лишь мавры. Естественно, за сто лет до рождения пророка Мухаммеда и его Хиджры, под «маврами» подразумевались не мусульмане-сарацины, именуемые так христианскими народами в пору испанской Реконкисты и Крестовых походов в Землю Воплощения. А туземное, автохтонное население Северной Африки, обитавшее между Атласскими горами на западе и Триполитанией на востоке, еще не смешавшееся с позднейшими арабскими завоевателями. Область Триполитания получила свое название от города Триполя (Триполи), нынешней столицы Ливии. Но в эпоху античности Ливией называлось не современное, раздираемое гражданской войной, североафриканское государство, а вся Африка, известная грекам и римлянам (проникавшим в нее вплоть до озера Чад, если не глубже). А «берберами» (или «барбарами», т. е. «варварами») западные и восточные римляне, не вдаваясь особенно в этнологические тонкости, именовали всех встречавшихся им туземцев. Еще запутанней картина стала через два поколения после Гейзариха, когда в северную Африку пришли магометане-мусульмане и их охваченные воодушевлением в связи с великой победой новой веры — ислама — географы начали подробнейшим образом записывать, в назидание потомкам, первые поступающие в Дамаск, Самарру и Багдад сведения об «Ифрикии». Вот тогда стало действительно архисложно разобраться в путанице многочисленных этнонимов.

Доарабские мавры вандальского периода занимались только каботажным плаванием, да и то в незначительных масштабах. Ибо, во-первых, число удобных гаваней в Северной Африке было невелико. Во-вторых, торговым мореплаванием в этих водах на протяжении тысячелетий занимались чужеземные мореходы — финикийцы, их потомки пуны (карфагеняне) и греки. При Гейзерихе же ситуация изменилась. Средиземноморские корабли той беспокойной эпохи нуждались в сильных командах. Ибо, во-первых, эффект надуваемых попутным ветром парусов усиливался действиями гребцов, сидевших, как минимум, в один ряд, но чаще — в биремах и триремах, в два или три ряда. Кроме того, для ведения войны на море вандалы нуждались, кроме гребцов, в многочисленных воинах, способных быстро подавить сопротивление противника (эффективность вандальских рейдов была напрямую связана с их молниеносностью, они не должны были превращаться в затяжные бои). Залогом успеха вандальских «викингов» была внезапность их появления как бы «из ниоткуда», незамедлительная высадка сильного десанта, быстрый захват добычи и стремительное исчезновение с награбленным добром «в тумане моря голубом». Для успешного осуществления подобных морских рейдов одновременно во многих местах (чтобы сбить с толку береговую охрану, не знавшую, какой из набегов ей отражать в первую очередь) людских ресурсов одного только вандальского народа явно не хватало. Военнопленных же можно было использовать, в лучшем случае, в качестве гребцов, да и тогда они представляли фактор риска (вдруг взбунтуются или перестанут ворочать веслами при приближении «своих»). Поэтому вандалам приходилось нанимать в качестве воинов-грабителей и моряков-грабителей (и соответствующим образом обучать) туземцев не римского происхождения, живших поблизости, в пустыне, и стекавшихся с юга по древним торговым путям мавров. Гейзерих был вынужден прибегнуть к этому средству в силу необходимости. Но для его преемников данное обстоятельство стало роковым. Так что, в ретроспективе, нельзя не признать это решение вандальского царя недальновидным и ошибочным. Ибо появившиеся в Северной Африке в VII–VIII вв. арабы-мусульмане не были еще искусными мореплавателями, какими они стали впоследствии, во времена Синдбада-Морехода и арабских флотоводцев, уничтоживших, скажем, в 758 г. китайский флот в порту Гуанчжоу. Придя в «Ифрикию», сарацины-мусульмане научились искусству мореплавания (а заодно — и морского разбоя) у североафриканских мавров, в свою очередь, научившихся им у северогерманских «викингов» Гейзериха. И с тех пор так называемые «барбарески», «варварийские пираты», населявшие жившие морским разбоем и работорговлей султанаты Орана, Алжира, Туниса и «иже с ними», вплоть до наступления эпохи пароходов оставались постоянной угрозой для христианских мореплавателей и европейской торговли в Средиземноморье. Во всех своих действиях, от тактики морских рейдов до работорговли и освобождения рабов за выкуп, «варварийские» султаны, деи и беи сохраняли верность принципам, заложенным еще «морским конунгом» Гейзерихом в V в. п. Р.Х.