Генерал-марш - Андрей Валентинов

Мы дети отчизны великой,

Мы помним заветы отцов,

Погибших за край свой родимый

Геройскою смертью бойцов… —

с вызовом пропел Мехлис, потом, немного подумав, покачал головой:

– Нет, для смотра не годится. Аполитично выходит, к тому же отсутствует классовая адресность. К сожалению, товарищи, вопрос агитации и пропаганды посредством песен решается пока неудовлетворительно…

Из ущелья выехали уже в густых сумерках. В этих краях темнело быстро, и Кречетов не раз уже оглядывался по сторонам, ожидая неприятных сюрпризов. Обитель Цюнчжусы напоминала громадный, слабо отесанный валун. Ни огонька, ни звука. Стук копыт далеко разносился по сторонам.

К болтовне товарища Мехлиса Иван Кузьмич отнесся с пониманием. Наверняка волнуется, вот пробует себя подбодрить. Пусть! На ссору на нарывается, и ладно.

– Там, наверху, кто-то есть, – барон, привстав в стременах, всмотрелся в синеватый сумрак. – Меня, господа, не обманешь, печенкой чую, да-с. А если учесть, что нас до сих пор не окликнули и не попытались пристрелить…

Словно в ответ, на вершине вспыхнул огонь – ярко-белый, словно большая звезда. А через мгновение послышался резкий голос трубы.

– Знакомое что-то, – неуверенно заметил Кречетов.

Унгерн удивленно хмыкнул:

– Неужто не узнали? Сигнал «слушайте все!». Вот вам и дикая Азия-с. Посему можно уверенно предположить, что сие – обращение непосредственно к нам. Интересно, как тамошний гарнизон относится к комиссарам?

Он бросил плотоядный взгляд на представителя ЦК, но Мехлис не дрогнул лицом.

– Комиссары представляют великую социалистическую державу, а за их спиной стоит РККА. А вот битые белые генералы им определенно без надобности. Гражданин Унгерн, а правда, что ваши же монголы связали вас и бросили в степи в одних подштанниках?

– Почему – в подштанниках? – взвился барон. – И вовсе не в подштанниках…

Труба запела вновь, рядом с белым огнем загорелись еще несколько других, поменьше. Филин на плече Унгерна проснулся, завращал круглой головой и глухо ухнул.

– Ага! – барон вновь привстал, поглядел вперед. – Кажется, открыли ворота…

Ивану Кузьмичу подумалось, что Унгерн видит сквозь тьму глазами своего пернатого спутника. Мысль показалась настолько нелепой, что на какой-то миг Кречетов и в самом деле поверил.

– Поедем навстречу, – рассудил он. – Товарищ Мехлис, гражданин барон, вы хоть при чужих-то не лайтесь.

– Это не я, это все он! – в два голоса откликнулись его спутники. Иван Кузьмич улыбнулся и направил коня вверх по склону.

Навстречу трем всадникам ехали тоже трое. Левый держал в руках свернутое знамя, у остальных за спиной чернели контуры винтовок. Ивану Кузьмичу показалось, что конь под тем, кто посередине, какой-то особенный. А еще он сумел разглядеть острые монгольские шапки у двоих и знакомую русскую фуражку у того, кто ехал справа.

– Один вроде из наших, – подтвердил его догадки барон. – И фуражка, и шинель… Почти уверен, что переводчик. Слева знаменосец, знамя не русское, но и не монгольское. Интересно!

Оставалось поверить глазам филина.

Конники приближались неспешно, чинно, словно неизвестные не ехали, а плыли в холодном осеннем воздухе. Кречетов мельком прикинул, что, если они не договорятся, отряду из ущелья не выйти. Пулеметы намертво перекроют путь, а в монастыре может оказаться артиллерия…

Пусть каждый и верит, и знает,

Блеснут из-за тучи лучи,

И радостный день засияет,

И в ножны мы сложим мечи, —

негромко пропел Мехлис, и красный командир мысленно согласился с врагом трудового народа: песня и в самом деле звучала не слишком по-большевистски. Интересно, что за брат такой у представителя ЦК?

Всадники приближались. Несмотря на темноту, уже можно было разглядеть их одежду. На том, что ехал посередине, красовался богатый китайский халат, голову венчала шапка с меховой опушкой, ноги обуты в остроносые кожаные сапоги, за плечом висела винтовка незнакомого образца. Знаменосец оделся попроще, но тоже в привычном восточном духе. Тот же, что ехал слева, был в форме, но какой-то странной. Фуражка русская, с двуцветной кокардой, шинель же совсем другая, похожая на хорошо знакомую Кречетову австрийскую. Ни погон, ни петлиц, ни оружия – то ли пленный, то ли действительно переводчик.

Послышался резкий гортанный голос – говорил всадник в меховой шапке. Знаменосец коротко ответил, резко поднял древко вверх.

Знамя…

Оно действительно не походило ни на привычные русские стяги, ни на многохвостые монгольские бунчуки – почти квадратное, темное, с непонятным знаком посередине. Ивану Кузьмичу показалось, что он видит изображение большого белого цветка.

Не доезжая десяти шагов, неизвестные остановили коней. Тот, что был в китайском халате, поднял вверх правую руку.

– Стоять! – негромко выдохнул Кречетов, натягивая повод. – Говорить я буду…

Он привстал в стременах, приложил ладонь к шапке.

– Здравствуйте, товарищи! Мы – полномочное посольство Сайхотской Аратской Республики, следуем в Пачанг. Все бумаги, какие требуется, имеем в наличии. Просим пропустить и указать дорогу…

Подумал и добавил:

– А посол, стало быть, я – Кречетов Иван Кузьмич.

Красный командир хотел представить и своих спутников, но в последний миг сообразил, что Унгерна поминать не стоит.

Воцарилось молчание, стало слышно, как шумно дышат кони. Наконец тот, что был в халате, определенно старший, произнес длинную фразу на непонятном языке, из которой Иван Кузьмич разобрал лишь слово «Сайхот». Он поглядел на барона, но Унгерн лишь пожал плечами. Оставалось надеяться на всадника в шинели. Тот не подвел – поправил фуражку, подбросил ладонь к козырьку.

– Наздар! Командир Джор приветствует послове… посланцев свободного Сайхота. Небо милостиво к тем, кто хче видет… кто желать видеть Великий Пачанг.

Иностранец… Речь, однако, показалась очень знакомой, так говорят…

– Командир Джор спрашивать, стасни… удачна ли быть дорога?

Чехи! Уж их-то Кречетов навидался на своем Юго-Западном. Далеко же занесло парня!

Иван Кузьмич откашлялся, расправил плечи:

– Удачно доехали. А товарищу Джору велено передать поклон и, значит, всяческое уважение от его святейшества Хамбо-Ламы. И от меня лично – огромное спасибо. И вправду, словно по ковру ехали, чистой дорога была.

Именно о Джоре рассказал ему хитрый старик в их последнюю встречу. Есть, мол, такой «друг», что простелет «ковровый путь».

Толмач быстро перевел, командир Джор улыбнулся и даже, как показалось Ивану Кузьмичу, подмигнул. Затем что-то негромко сказал чеху.