Генерал-марш - Андрей Валентинов

Леонид знал, что проект коренной реформы Госполитуправления уже месяц лежит в Политбюро без всякого движения. Красные Скорпионы тоже осторожничали, не желая связываться с всесильным Дзержинским. Мечты товарища Бокия по-прежнему оставались лишь мечтами – как и надежды самого товарища Москвина. По его настоянию следователь задал Бергу вопрос о брате-эмигранте, получив в ответ очередное «сообщить не имею возможности», чем и удовлетворился. Леониду представилось, как бы он сам разобрался с наглым интеллигентом, причем без всякого мордобоя, одним лишь добрым словом. Увы, Владимир Берг мог чувствовать себя в полной безопасности. Протокол и тот прислали в Центральный Комитет после нескольких напоминаний.

Фотографии с Тускулы лежали в сейфе. Леонид давно уже их не доставал, не желая травить душу.

Товарищ Москвин усмехнулся, вновь провел пальцем по стеклу. Буква… Полюбовавшись, написал следующую, затем еще одну, еще…

Имя Вождя.

На такие высоты бывший старший уполномоченный взлетать опасался – слишком больно падать. Однако все, что он хотел, чего добивался так или иначе упиралось в одну и ту же проблему. Причем не только у него, скромного служащего Техсектора, но и очень и очень многих, включая тех же не слишком решительных Скорпионов.

С Бергом не получилось, слуга не желал выдавать хозяина.

Тем хуже для хозяина!

– И не стыдно тебе, товарищ, такое говорить? На погост бы сходил, кресты пересчитал. Сколько там молодых да здоровых червей кормят? А сколько до сих пор голодают, ржаной с отрубями только во сне видят? Ты в зеркало взгляни и аршином портновским личность свою обмерь…

Маруся стряхнула пепел и зубом цыкнула. Комбатр Полунин не выдержал, опустил взгляд, вздохнул виновато.

– Да ладно… Чего ты в самом деле, товарищ Климова? Это я так, не подумавши…

– А надо бы! Причем почаще. Ишь, жалобщик нашелся!

Стоявшая рядом Зотова одобрительно кивнула. Правильно, думать надо, а не языком зря чесать!

Полунин был сам виноват. Стояли в курилке девушки, беседу вели. Пришел – не возражали, новостями поделились. Ольга письмо от родственников получила, первое за этот год. Те жили на Волге, в городе Самаре, не бедствовали, служебным пайком пробавляясь. В самом же городе, а особенно в округе, творилось всякое. Вновь, как и в 1921-м, засуха по посевам ударила. Откровенного голода не было, жили скудно. Нищие из близких деревень шли в Самару, пробиваясь сквозь заслоны ЧОНа. Невесело, в общем.

У бывшего комбатра родственники тоже на Волге жили, в Царицыне. Он их помянул, недавнюю голодуху вспомнив, а потом, девичьим вниманием поощренный, принялся свою судьбу оплакивать. Мол, двадцать пять лет, нога-деревяшка, в институт без аттестата не берут, на рабфак времени не остается, все служба съедает. Вместо дома – комната в общежитии, а жалованье такое, что и подругу в театр не пригласишь. Считай, жизнь кончена!

Наверняка не всерьез плакался, сочувствия ждал. Но не вышло – на Марусю нарвался. Получил по полной, окурок в урну бросил, деревяшкой по полу пристукнул и был таков.

– Зря ты его так! – рассудила Ольга, в свою очередь отправляя окурок в полет. – По содержанию верно, а по форме перебор вышел. Это же он для тебя говорил, платформу для взаимного понимания строил.

– А пусть не жалобит, – фыркнула Климова. – Не для меня, подруга, такие подходцы. Ты бы моего парня видела… – Осеклась, вздохнула горько. – Не моего. Он на меня, товарищ Зотова, как говорится, нуль внимания и пуд презрения. – Плечами дернула, ударила бешеным взглядом. – Другую приметил. Красивая, да еще с образованием, из бывших, недорезанных. Я-то кость серая, пролетарская. Знаешь, иногда так и тянет револьвер разрядить…

Бывший замкомэск поглядела сочувственно, но смолчать не смогла.

– Не вздумай, Маруська! Погубишь себя без толку, кому на радость? Что присоветовать, не знаю, сама такой же была, хлебнула – до сих пор горько. Держись да улыбайся. Не ему назло, так всему миру!

Климова, выдохнув резко, взяла Ольгу за локоть:

– А еще она правильная. Я-то и Крым и Рым прошла, по камешкам полжизни таскали, клочка кожи не оставили. А она, как в книжке, Василиса Премудрая и Прекрасная. Ненавижу!..

– Да что ты! – Зотова оглянулась, на шепот перешла. – Сашку сконфузила, а сама лужей растекаешься. Меня, вон, уже старухой дразнят, а ты молодая и красивая, все парни к твоим ногам повалятся. Знаю, что не нужны все, только один нужен, а ты не сдавайся и отстаивай. Не слепой если – увидит!

Маруся улыбнулась, смешно носом дернула.

– Олька! Только одна ты меня понять можешь. Спасибо! Эту Василису я все равно прикончу, только способ найду, чтобы руки не марать. А ты, между прочим, никакая не старуха, и Сашка твой одноногий не на меня – на тебя поглядывал, глаз не сводил. Все, бежать мне нужно. Завтра, если получится, снова загляну!..

Чмокнула в щеку, в глаза поглядела.

– Хороший ты, Олька, человек!

Зотова помахала вслед, улыбнулась. Надо же, считай, на ровном месте подругой обзавелась! Случайно познакомились – здесь же, в курилке. Слово за слово, и вот уже неделю почти каждый день встречаются. Замечательная Маруся девушка, жаль, с парнем ей так не повезло.

Горячая, конечно, словно цыганка. Но это лучше, чем если на сердце лед.

* * *

Секретарь взглянул виновато.

– Занят товарищ Ким. Куйбышев у него, так что зайдите попозже. Сами понимаете, Леонид Семенович…

Товарищ Москвин кивнул, не споря. Как не понять? Если Недреманное Око в гости приходит, добра не жди.

Да, не задался денек!

Забрал папку со стола, на часы-ходики взгляд бросил.

– Через час загляну.

В коридор вышел, прикрыл за собой дверь, по медной ручке ногтем щелкнув. Позавчера заявление пришлось разбирать – о том, что у одного из членов Центрального Комитета в доме двери с золотыми ручками, да еще и самовар золотой, в два пуда весом. Все, понятно, бронзовым оказалась, но ведь не поленились, комиссию создали!

Папку поудобнее перехватил, повернулся…

– Товарищ… Товарищ Москвин!..

Из открытой двери выглядывал растерянный секретарь.

– Заходите скорее! Они, оказываются, вас ждут!..

* * *

– Просим, Леонид Семенович!

Товарищ Ким восседал на подоконнике, товарищ Куйбышев тоже, но на другом. У одного в руках трубка, у другого – папиросина. Вид у обоих кислый, словно на поминках.

Поздоровались, на стул усадили. Ким Петрович пепельницу пододвинул.

– Доложить готовы?

Товарищ Москвин, покосившись на Недреманное Око, вдохнул побольше воздуха.

– Никак нет! В присутствие посторонних не имею права. Только с вашего письменного разрешения.