Мужчина моей мечты - Куртис Ситтенфилд

— Может, кто-нибудь сходит за вазелином? — обратилась я к учителям. — Или принесите мыло и воду.

— Мы заведем детей в школу, — сказала Анита.

Вскоре на площадке никого, кроме нас, не осталось. Джейсон продолжать выть.

— Джейсон, а что это у тебя на футболке? — спросила я. — Это же рыбка, правильно?

На нем была зеленая футболка с короткими рукавами, на которой было написано: «Остров Саут-Падре».

— А какая это рыбка? — продолжала я.

Его крики сделались реже и тише.

— Интересно, а она любит конфеты? — говорила я. — Едят ли рыбы конфеты? Не настоящие рыбы, конечно, а в кино или если кто-нибудь притворится рыбой.

Разумеется, с моей стороны разговор о конфетах был довольно простым приемом. Чтобы помочь ученикам с математикой (я думаю, Вам известно, что утверждение, будто все люди, страдающие аутизмом, гении в математике, далеко от истины) и заодно научить их делать покупки, разные классы в разные дни устраивают базары. Наш четвертый «Д» продает попкорн по тридцать центов за пакет. Седьмой «Д», это самые старшие ребята в школе, продает конфеты, многие наши мальчики, включая и Джейсона, просто зациклены на них.

Джейсон перестал плакать. Я достала из кармана платок и протянула ему. «Дуй», — сказала я, но он нахмурился и отвернулся в другую сторону.

— А леденцы на палочках? — спросила тогда я. — Станет рыба есть леденцы на палочках?

Он снова повернулся ко мне лицом. Боковым зрением я увидела, что из школы вышли и направились в нашу сторону Грасиела и школьная медсестра. Джейсон не сводил с меня глаз.

— Вам четырнадцать лет? — вдруг спросил он.

Я покачала головой.

— Это тебе четырнадцать лет, — поправила я. — Правильно? Тебе четырнадцать, а я уже взрослая, мне двадцать восемь.

Он продолжал жадно всматриваться в мое лицо.

— Двадцать восемь — это в два раза больше, чем четырнадцать, — сказала я. Джейсон продолжал молчать, поэтому я спросила: — Почему ты на меня так смотришь?

— Хочу найти социальные признаки.

Мне пришлось прикусить язык, чтобы не рассмеяться.

— Это замечательно! — воскликнула я. — Джейсон, ты просто молодец. Это именно то, что тебе и надо делать. Только знаешь что? Когда хотят увидеть чьи-то социальные признаки, об этом обычно не говорят вслух.

Он сидел тихо. Мне показалось, что я лишила его уверенности в себе, поэтому добавила:

— Но я раскрою тебе одну тайну. Я тоже ищу социальные признаки. Трудно это, правда?

К «джунглям» подошли Грасиела и медсестра, которые принесли вазелин и мыло, а вскоре к нам присоединилась и Беверли с ниткой для чистки зубов и кусочками льда. Ничего не помогло. Грасиела и медсестра стояли под нами, мазали пальцы Джейсона вазелином, прижимали к ним лед, крутили и пытались вытолкнуть их, но они не поддавались. Медсестра вызвала спасателей. Я же продолжала разговаривать с Джейсоном, поглядывая на сгрудившихся под платформой женщин. Когда они действительно сильно давили на его пальцы, он взвизгивал и глазами, полными слез, смотрел на меня. Я тогда качала головой и говорила: «Умница, они хотят тебе помочь».

Спасатели приехали через двадцать минут. Прибыли и полицейские (они обязаны в подобных случаях тоже приезжать на вызов), и оказалось, что это моя соседка Лиза и ее партнер. «Что у нас тут?» — спросила она и предложила Джейсону надеть ее фуражку, но он не захотел. Я чувствовала, что с появлением все новых людей и машин у мальчика в любую секунду может начаться новый приступ истерики, но он сдержался, только немного подергал рукой. Даже когда спасатели в конце концов выпихнули его пальцы из отверстия (думаю, они просто надавили с большей силой, чем Грасиела и медсестра), он оставался спокойным. Когда Джейсон смог подняться на ноги, я обняла его. Мы очень стараемся относиться к нашим ученикам так же, как относились бы к обыкновенным четырнадцатилетним мальчикам, избегаем лишних физических контактов (особенно у Микки с этим большие трудности, иногда он засовывает мне голову под мышку и начинает тянуть: «Я люблю вас, мисс Гаавн»), но тогда я просто не сдержалась. Я увидела, что Грасиела смотрит на меня со смешанным чувством неодобрения и понимания.

На мне была серая блузка на пуговицах, и, когда медсестра повела Джейсона в школу, я заметила, что ткань в нескольких местах испачкана вазелином. В ту секунду мне вдруг показалось (со школьного двора видны горы Сандиа), что, наверное, смысл моей жизни и заключается в том, чтобы жить в пустыне в Нью-Мексико и быть учительницей в измазанной вазелином блузке. Я не хочу идеализировать мальчиков или делать вид, что они ангелы. Педро постоянно ковыряет в носу, пока не начинает идти кровь, и все они суют руки в штаны и играют со своими пенисами так часто, что нам пришлось приклеить на парты бумажные руки, на которых должны находиться их ладони. «Руки должны быть на виду!» — повторяем мы. «Руки должны быть на виду!» Но все равно мне кажется, что в моих учениках заключен весь мир. Мне это трудно объяснить. Как и все мы, они жадные, капризные, иногда кажутся отвратительными. Но они никогда не скрытничают, они всегда совершенно искренни.

Мои ученики не могут понять, с какими трудностями они столкнутся в жизни, и мне бы хотелось, чтобы я могла защитить их (а я не могу). И до тех пор, пока я учу их защищаться самостоятельно, моя жизнь имеет смысл. Наверное, именно так человек понимает, что занимается своим делом: неважно, как медленно ты продвигаешься вперед; главное — у тебя не возникает ощущения, что время уходит попусту.

Я искренне рада, что в Чикаго не смогла добиться того, в чем, как мне казалось, я нуждалась. Если бы я там добилась своего, то никогда бы не узнала, как удержать подростка, который пытается напасть на тебя, мне бы никогда не пришлось, готовясь к Кванзе, вешать дашики[16] на доску объявлений и перед классом мальчишек выступать с лекцией о половом созревании и гигиене. И я действительно считаю большой удачей, что мне довелось стоять перед ними и показывать, как правильно наносить на тело дезодорант. Как бы повернулась наша жизнь с Генри, если бы мы поженились? Я представляю себе, как мы по субботам ходили бы в дорогие магазины за декоративными подушками или фарфоровыми тарелками для фаршированных яиц.

Иногда днем, когда после туалета я подхожу к зеркалу, чтобы помыть руки, и вижу собственное отражение, я не могу себя сразу узнать. В этом тоже виноваты мальчики: все мое внимание без остатка отдано им, я полностью окунаюсь в их мир и совершенно забываю о себе. Или, глядя на себя в зеркале и заметив, что у меня в зубах застрял кусочек еды, я понимаю, что он находится там уже несколько часов, а я за это время разговаривала с другими учителями, в том числе и с мужчинами. Не скажу, что мне это совершенно безразлично, но и большого значения этому я не придаю. Раньше, живя в Чикаго или Бостоне, я бы сгорела от стыда, если бы узнала, что разговаривала с людьми, а у меня в зубах застряла еда. Но этого никогда бы не произошло, потому что я за такими вещами следила очень внимательно.