Крестоносец - Бен Кейн

— Это важное поручение, — продолжил Ричард. — Каждый сеньор в Нормандии, Бретани, Анжу и Аквитании должен быть начеку с той самой минуты, как капетингская собака приедет в Париж. В чем бы он завтра ни поклялся, доверять ему нельзя. Ты сделан из особого теста, Роберт. Я знаю лишь немногих, кто достоин такого поручения.

В тот миг я отдал бы целое состояние за возможность снять покров с королевских глаз.

— Не отсылайте меня от вас, сир, — попросил Фиц-Алдельм, но, когда Ричард отрицательно мотнул головой, спорить не стал.

Ублюдок рад, подумалось мне. Приказ играет ему на руку. Если Ричард осуществит свое намерение, Фиц-Алдельм и его спутники присоединятся к Филиппу на обратном пути во Францию. Эти двое смогут на всем протяжении пути строить козни против короля. Я представил, как Фиц-Алдельм заодно извещает Филиппа о своих связях с подлым Джоном.

Опасаясь последствий, я вновь задумался, не рассказать ли обо всем Ричарду. Но если я сделаю это прежде, чем Фиц-Алдельм уедет, может стать известно о моих ночных встречах с Джоанной. Я, конечно, буду все отрицать, но Ричард тем не менее придет в ярость. Он подвергнет меня и Джоанну допросу, и кто-нибудь из нас может ненароком раскрыть правду.

Я решил, что пока не стоит ничего говорить королю. Убить Фиц-Алдельма и покончить с делом я тоже не могу из-за клятвы, вырванной у меня Джоанной. А значит, он без помех может плести паутину и творить обман всю дорогу до Англии.

Той ночью я отходил ко сну, будучи встревоженным и озабоченным, голова шла кругом от бесконечной череды мрачных вероятностей. Ясно было только одно: я могу рассказать королю о совместных происках Фиц-Алдельма и французского короля лишь после отъезда рыцаря.

Этот выбор таил свои опасности. Ричард захочет узнать, почему я ничего не сообщил, пока Фиц-Алдельм еще не уехал и его можно было допросить. Государь обвинит меня, вполне справедливо, в стремлении очернить доброе имя человека, неспособного себя защитить. Поступая так, я рисковал лишиться доверия короля. Сношения моего врага с Филиппом могут так и остаться недоказанными, и, более того, при новой встрече Фиц-Алдельм сделает свой ход и поведает Ричарду о моей связи с Джоанной.

Имелась еще одна возможность, очень соблазнительная. Я отвергал ее сколько мог, но по мере того, как тянулась ночь, отмеряемая через каждые три часа ударами церковного колокола, пришел к выводу: почему бы не сделать вид, что я ничего не знаю о сношениях между моим врагом и Филиппом? Даже Джоанну не обязательно посвящать в это дело.

Фиц-Алдельм — это не Филипп Капет, убеждал я себя. И не брат Ричарда, Джон. Просто средней руки рыцарь, который скоро уедет далеко и вряд ли вернется в обозримом будущем. Какая опасность для короля может исходить от него?

Сама эта мысль была предательской, и я гнал ее прочь. Но она снова и снова прокрадывалась в сознание, сглаживая все, упрощая и облегчая. Я катался на тюфяке, обливаясь по́том и отчаянно ища приемлемый выход.

В конце концов, измаявшись, со слипающимися глазами, я поступил как трус. Я могу молчать, ведь Фиц-Алдельм не причинит вреда королю. Так я убеждал самого себя, хотя терзался угрызениями совести.

Глава 21

Ричард истребовал с Филиппа клятву при свидетелях три дня спустя, тридцатого июля. Впрочем, неискренность французского короля была очевидной. У Ричарда не было выбора: обвинить собрата-монарха во лжи после того, как тот дал клятву на святых мощах, означало уничтожить последнюю надежду на мир. Из предосторожности он, однако, решил отправить домой не шесть человек, а двенадцать. Чем быстрее разнесется предупредительная весть, справедливо рассуждал король, тем меньше вреда успеет причинить Филипп.

Среди новых посланцев был и де Гюнесс, что стало для меня приятной новостью. Как и то обстоятельство, что Рис не видел Фиц-Алдельма поблизости от французского короля. Я сказал себе, что поступил правильно, ничего не сказав Ричарду.

Это нисколько не ослабило чувства вины и стыда.

Два короля поделили сарацинских пленников, каждый отобрал половину из числа самых высокопоставленных. Каракуш достался Филиппу, Месток — Ричарду. Затем французский государь поступил на редкость великодушно, пожаловав Конраду свою половину захваченных в Акре богатств, включая пленников. Пока сияющий Конрад раскланивался и благодарил его, Ричард сказал вполголоса, что лучше бы Конраду не пришла в голову мысль отослать сарацин в Тир.

Но коварный итальянец именно так и поступил. Отплыв вместе с Филиппом третьего августа, он увез с собой всех пленников до единого, ни слова не сказав Ричарду. Фиц-Алдельм, де Гюнесс и прочие последовали за ними на своем корабле, и я с удовольствием наблюдал, как они отчаливают.

Короля взбесил подлый поступок Конрада. Во время переговоров с Сафадином, возобновившихся буквально накануне, речь часто заходила о взятых в Акре пленниках. В городе полно турецких лазутчиков, кричал Ричард, и Саладин, скорее всего, уже знает, что пленники теперь в Тире, а не в Акре.

— Их освобождение может стать главным его требованием, — сказал король, расхаживая по двору цитадели. — А я не в силах его удовлетворить, даже если захочу. Чтоб этот Конрад провалился в преисподнюю!

Вызвав епископа Губерта Солсберийского и графа Робера де Дре, он послал их в Тир, чтобы передать Конраду повеление немедленно возвратить сарацинских пленников.

По счастью, однако, Саладин принял условия, не упомянув о них. Одиннадцатого августа, тридцать один день спустя после падения Акры, ему предстояло передать нам Истинный Крест, захваченных христиан и половину оговоренного выкупа — сто тысяч динаров.

Казалось, все идет хорошо. Король догадывался о намерениях Саладина: чем дольше тянутся переговоры, тем позднее мы выступим в поход. Однако отметил, что вражеский предводитель — человек чести.

— Будем считать его таковым, по крайней мере до одиннадцатого числа, — сказал Ричард, одновременно отдав приказ грузить разобранные стенобитные машины на стоявшие в гавани корабли. Другие приготовления к походу тоже шли вовсю, и я участвовал в них, сдерживая страстное желание скорее выступить на юг.

Всем кузнецам в городе заказали стрелы для арбалетов. В огромных количествах собирались припасы: сено и зерно — для коней, сухари, мука, вино и мясо — для людей. Писцы чертили все новые и новые карты с указанием дорог, колодцев и поселений вдоль побережья, чтобы у каждого начальника имелась своя. Учения для воинов производились рано поутру, пока температура была сносной. Мы, рыцари, тоже упражнялись: перестраивались из походного порядка в наступательный, затем отходили, не нарушая строя. Это проделывалось раз за разом, Ричард лично возглавлял нас,